инициативы рьяного зама. И трудовой договор с обойщиками заключала Давилина, и рабочий производил ремонт мебели в подсобке по её распоряжению, и сметы-калькуляции на требуемый объём работ составляла она же.
В свое время Тамара Витальевна позаботилась о том, чтобы в «интересах дела» некоторые документы, минуя её подпись, визировались самолично её замами. С этой целью даже был издан соответствующий приказ. Столь дальновидный и блестящий ход давал возможность всегда проконтролировать любое дело. В самых уязвимых моментах Трухнова всегда оставалась над схваткой. Хорошо натасканные подручные туго знали свое дело, мёртвой хваткой вцеплявшихся в очередных партнёров по бизнесу.
Случалось, что её креатура допускала промахи. Случившаяся проверка выявляла факты финансового либо материального нарушения. Вот тогда, держа в руках своевременно заготовленный документ, на сцену выступала главное лицо разыгрываемого спектакля. Потрясая оной индульгенцией, Тамара Витальевна заверяла аудиторских лиц в непременнейшем наказании виновных по всей строгости силами местной администрации. Заверения подкреплялись дружеским обедом. А скромные сувениры, которые, впрочем, могли быть расценены иными, как значительная материальная ценность, завершали столь приятно закончившееся недоразумение. Вульгарное слово «взятка» было как-то не в ходу среди участвующих с обеих сторон в деле уважаемых людей. Вот потому Тамаре Витальевне всегда удавались такие благополучные концовки. Тем самым её авторитет оставался на недосягаемой высоте и, соответственно, вне всяких посягательств на него с чьей бы то ни было стороны.
Глава 3
Струйки дыма, тонкой вязью поднимавшиеся от сигареты, бесследно исчезали под крышей роскошной «Ауди». Расцвеченные предзакатным солнцем, они завораживали взгляд нечаянной игрой света. Эти завитки прихотливых узоров сигаретного дыма, казавшиеся игрой случая, представлялись Князеву многорадужными перстами изменчивой, капризной Фортуны. Столь неожиданное обретение давно потерянного друга стало для него явлением почти что мистическим.
Вся жизнь Князева складывалась как железнодорожное расписание с более или менее значительными вехами на пути. Случалось быть на нем и небольшим полустанкам. Они, как и в жизни всякого другого, ничего не определяли, а лишь подчеркивали монотонную будничность бытия.
Князев прекрасно понимал, что его более-менее удачно сложившийся жизненный путь не является эталоном для остальных представителей рода человеческого. Скорее его жизнь представляет собой счастливое исключение в бесконечном многообразии судеб «гомо сапиенс». Но, что бывает чаще всего, собственный опыт кажется лучшим и единственным мерилом жизненных ситуаций и ценностей. А посему, исходя из этой преамбулы, он невидимым, но прочным занавесом отделяет собственное сознание от других. Такая препона не давала вникнуть по-иному в непредсказуемые извивы реки жизни.
Многое Князеву,