таким красивым и научным термином обзывается наша простая матерщина. Беседа эта, как и все политинформации, проводилась в столовой команды. На ней присутствовал даже кок, матрос Караваев, высунув голову из раздаточного окошка.
– Какие люди были в революцию! – говорил Иван Иванович с пафосом. – Какая совесть! Какая порядочность! Дзержинский, Менжинский, Воровский…
Мы начали тихо посмеиваться, – именно в таком порядке стояли у пирса в Соленом озере наши тральщики «Дзержинский», «Менжинский», «Воровский», «Луначарский», дальше стоял буксир без названия, а следом – крейсер «Пурга». Он прикрывал вход в бухту. А мы – «единичка», «двойка» и «тройка» – стояли в самой глубине Соленого озера, и чтобы выйти из бухты через Авачинский залив в океан, нам приходилось маневрировать больше всех.
– Какие люди были! Какая совесть и порядочность, аккуратность в языке и делах…
И тут через открытый иллюминатор с палубы раздался голос нашего боцмана, мичмана Самойлова:
– Хули жопу оттопырил, Караваев? Сумку давай!
Он заметил замполита и спохватился:
– Ой, извините, Иван Иванович! Ну, я домой пошел, до свидания!
Самойлов подхватил сумку, которую ему протянул Караваев, и заторопился по трапу на берег. Лицо Ивана Ивановича побагровело. Он некоторое время ловил ртом воздух – и, наконец, произнес:
– А есть такие люди, у которых на месте совести… на месте совести… – Иван Иванович тщательно подбирал нужное слово; подобрал и разродился:
– …у которых на месте, где была совесть, хуй вырос!
Володя Караваев внимательно слушал – и смотрел на замполита невинными глазами убийцы. Все знали, что боцман – не без помощи Караваева – тырил по мелочи продукты с камбуза – муку, сахар, тушенку и прочее…
После невиданной лекции о семье и браке Иван Иванович, понурившись, тихо удалился из столовой команды.
Мы остались одни…
– Ну что, пошли курить, что ли?
– Пошли курить!
И мы полезли наверх, на теплый воздух.
Суши заказывали? Нате!
Наверху ночь пахнула на нас гниющими водорослями и луговым разнотравьем – сушей! Музыка играла издалека. Мы стояли, убитые, посреди бухты, а там, на берегу, в темноте кипела жизнь.
Сели, закурили. Кто-то процитировал из «раннего» Вени:
– Парахет наш – шхуна хуёвенькая, но с крейсерской кормой!
Кто-то заметил со вздохом:
– А у них там, видать, все в самом разгаре. Сейчас, небось, и по кустам уже потащились.
Тогда старшина первой статьи Александр Нехорошев сказал:
– Господа, а давайте представим, как они там дружно срут и как у них – не приведи, господи! – глаза кровью наливаются!
Все горько похихикали, побросали бычки за борт – да и спать пошли. Тихо и мирно.
А рано утром, часов в пять, вот так же тихо и мирно, еще до подъема, управлением только дежурной вахты подошли мы к пирсу. Трюмный машинист приделал шланг. Мы заправились водой и так же тихо-тихо оттуда ушли, взяв курс на Владивосток.
«Ты,