Доминион. История об одной революционной идее, полностью изменившей западное мировоззрение
таким почтением, что не позволяли входить внутрь никому, кроме иудейского первосвященника, да и тот пользовался этим правом лишь раз в году. Вопрос о том, что таила в себе эта «Святая святых», страшно мучил учёных греков. Посидоний, у которого всегда была наготове собственная теория, утверждал, что внутри находится золотая ослиная голова. Другие были уверены, что там хранится «статуя человека с густой бородой, сидящего на осле и держащего в руках книгу» [95]. Третьи рассказывали, что туда ежегодно заточали пленного грека, которого затем целый год откармливали и, наконец, приносили в жертву и пожирали. Помпей, остановившись перед занавесом, отделявшим Святая святых от вестибюля-сокровищницы, совершенно не представлял, что ждёт его внутри.
Войдя, он не обнаружил ничего, кроме пустоты. В комнате не было ни статуи, ни какого-либо иного изображения, ни тем более откормленного пленника – лишь простой камень. Помпей был озадачен, и всё же увиденное явно его впечатлило. Он предпочёл не трогать сокровищ Храма. Он приказал служителям очистить помещения от следов битвы и разрешил совершить положенные жертвоприношения. Он назначил нового первосвященника. После этого он покинул город, ведя множество пленников в Рим, где его должны были встретить как героя. Иудейский поход принёс завоевателю двойное удовлетворение. Евреи потерпели сокрушительное поражение, границы их царства изменили в пользу Рима, отныне они должны были регулярно выплачивать дань. При этом к Богу их Помпей проявил необходимое уважение. Он мог считать, что выполнил свой долг не только перед Римом, но и перед мирозданием. Возвращаясь домой, Помпей вновь посетил Родос и изъявил желание ещё раз встретиться с Посидонием. Для философа великий завоеватель служил живым доказательством того, что создание мировой державы, земного отражения вечного небесного порядка, шло полным ходом. Посидоний не желал из-за приступа артрита лишиться прекрасной возможности пощеголять ораторским мастерством и произнёс речь, прямо лёжа в постели. Смысл множества громких фраз сводился к единственной идее: «Нет блага, кроме чести» [96].
Нетрудно догадаться, что в Иерусалиме на завоевания Помпея смотрели совершенно по-другому. Пытаясь осмыслить падение своего города, иудеи не обращались к философии. Испытывая боль и недоумение, они обращались к своему Богу:
«Возгордился грешник, стенобитным орудием сокрушил стены крепкие, и Ты не воспрепятствовал.
Взошли к жертвеннику Твоему народы чуждые, попирали сандалиями своими в надменности…» [97]
Этот стон отчаяния, обращённый к Богу, позволившему захватчикам взять штурмом свой дом и осквернить Святая святых, у Помпея вряд ли когда-нибудь получилось бы заглушить. То, что он, как ему казалось, проявил уважение к Богу иудеев, на большинство из них не произвело нужного впечатления. Попытка приравнять Храм к капищам языческих богов сама по себе считалась у них чем-то неописуемо оскорбительным. Если