черту женихов, как домой вернуться?
– Так пешком домой возвращаются, – захихикал мальчишка. – Или на автобусах, поезде там.
– Поезде там… Да!
Взяла себя в руки, встала и пошла вдоль парка к остановке. Если я попала сюда, в две тысячи восьмой, через какой-нибудь портал времени по билету, то и вернуться смогу по билету, так же? Должно же сработать? Представляете, если российские железные дороги придумали временной портал? Ну, Белозёров, ну ты даешь!
– А денюжку, теть?
– Иди, мальчик, иди!
Прыгнула в троллейбус и потянулась вдоль города до центрального вокзала. Жара не прекращалась. Солнце палило по рукам витамином D. Мысли бежали вдоль центральных улиц мимо фасадов сталинок, дергая штанги троллейбуса на поворотах. Всё происходило как в том фильме, который никогда не снимут, ну, про меня. По небу проплывали ватные облака и скрывались где-то за высокими деревьями.
– Билетик? – за спиной спросила кондуктор.
– Проездной, – на автомате ответила.
Мне двадцать, и я в городе, который меня не ждал, в который я, невозвращенка, не торопилась и не рвалась. Каждое название улицы на синей табличке било по глазам, как отражение в зеркале от солнечных лучей – Ромашина, Калинина, Тельмана, Демитрова. Выпрыгнула в депо на Вокзальной.
– Билет до Москвы, пожалуйста.
– Нижнюю, верхнюю полку? – кассирша смотрела сквозь стекло и улыбалась.
Улыбка ее была абсолютно неприятная. Непонятная радость и полное отсутствие вкуса. Губы эти. Почему губы должны быть коричневые, а глаза пустыми? Почему форма должна быть такой отглаженной, а бумаги на рабочем месте раскиданы по обе стороны от компьютера?
– Любой, – было всё равно, на какой полке ехать, только бы сработало.
– Есть у прохода боковые, есть у туалета верхнее, а есть нижнее в центре. Какое?
– Любое.
– Тогда в центре, нижнее.
– Сколько?
– Девятьсот пятьдесят рублей, – продолжала улыбаться девушка за стеклом.
Высыпала на стойку всё, что было в рюкзаке, и почувствовала всю горечь униженных и оскорбленных. На центральное не хватало. Да и на нижнее не наскрести.
– А тот, что у туалета, сколько стоит?
– Шестьсот. Ровно, – улыбка стала сползать с лица приветливого кассира.
– Тогда давайте его, пожалуй.
– Ться, – цыкнула кассирша языком. – Сразу надо было говорить, я уже пробила.
– Ну перебейте там, всё равно больше я не наскребу.
Тут она уже и улыбаться перестала, и брови ее из овального контура в форму чаек сложились и полетели куда-то, полетели с абсолютно сосредоточенного выражения лица.
В теории, если схема с путешествиями во времени отработана и я разгадала этот знак бесконечности, то вечером я кладу голову на подушку, а утром просыпаюсь в себе. Мне вот это вот всё происходящее не просто не нравилось, оно сводило меня с ума. Во-первых, это невозможно! Во-вторых, какого черта это вообще со мной происходит? В-третьих, я никому не могу об