не жаловал, говоря:
– Какую пользу может принести Отечеству тело, когда оно состоит из одного брюха!
На завтрак ему подавали рюмку водки, солёный огурец, ржаной хлеб и студень с тёртым хреном. Студень из говяжьих хвостов государь очень любил и мог съесть его в изрядном количестве. На обед обычно готовили жирные наваристые щи, перловую кашу или лапшу с бараньим боком, курицу или гуся, калёные яйца и подовые пироги с зайчатиной, салом и творогом, – а вот рыбу для государя Петра Алексеевича никогда не готовили, он от неё покрывался сыпью. После обеда государь лакомился сыром и фруктами – в наших измайловских садах много чего тогда выращивалось, а оранжереях были диковинки: и арбузы, и дыни, и даже удивительный овощ ананас.
Сласти никакие государь Петр Алексеевич не любил и приготовлять не велел, считая это баловством. От этого туго приходилось его дочерям, Анне и Елизавете, – девицы-то, известно, сласти любят! Но государь Петр Алексеевич следил, чтобы им не давали, и однажды собственноручно вычеркнул из расходов по кухне подобное приготовление, приписку сделав: «Девкам сколь сладкого не дай, всё съедят, а казне лишние расходы».
Ужинал он тем, что осталось от обеда, внимательно следя, чтобы ничего не пропало: давешнюю еду чтобы не стащили и зазря не выбросили. Его повар, иноземец, – мы его Иваном звали, русским именем [1], – искусство своё редко мог проявить. Но, всё-таки, бывали дни нарочитых званых обедов, когда государь приказывал приготовить что-нибудь эдакое, заграничное, дабы гостей поразить.
Диковинкой в то время были французские салаты, – это уж много после матушка-императрица Екатерина Алексеевна, вторая по счету, не первая, ввела в обычай французскую кухню, а при Петре Алексеевиче таковую и не пробовали, – от тех салатов многих с души воротило из-за обилия уксуса и провансальского масла. Так, на обеде у государя некий знатный господин (мне рассказывали, что это был фельдмаршал князь Аникита Иванович Репнин, но другие утверждали, что адмирал Федор Алексеевич Головин), не смог и ложки салата проглотить – тогда Пётр Алексеевич сего господина насильно есть заставил, а после ещё влил в горло по стакану уксуса и масла; господина наизнанку вывернуло, позеленел весь, еле жив остался. Государь изволил весьма смеяться: ему нравилось гостей своих конфузить, особливо, когда он в подпитии был. Пил государь Пётр Алексеевич зело много, хотя по его характеру пить ему было нельзя: он не хмелел, но делался буен, зол и задирист. При мне страшный случай был – это когда я государя во второй раз воочию увидел.
Вечером я поджидал отца из Приказной избы, недалеко от входа в царские покои. Вдруг появляется государь Пётр Алексеевич, пьянее пьяного, и кличет своего слугу для каких-то надобностей, – а тот возьми, да замешкайся, и шапку даже с головы снять не успел. Государь рассвирепел:
– Ах, ты, такой-сякой! Я тебя отучу на ходу спать! – и стал бить его тяжёлой дубинкой, которую всегда с собой носил.
А бедняга даже загородиться боится:
– Не надо, государь! Пощади, государь! –