И. М. Снегирев

Жизнь двенадцати царей. Быт и нравы высочайшего двора


Скачать книгу

диковинным, в чём бы оно не содержалось. Прознал он, например, что в соседней деревеньке живёт девица, у которой нос сросся вроде поросячьего пятачка, и тут же поехал к ней. Правда, жила там такая девица, и нос у неё был один в один, что пятачок у поросёнка. Государь долго её и так и эдак рассматривал, а потом призвал к себе деревенского старосту и велел, чтобы по смерти сей девицы её отнюдь не хоронили с головой, но отделив оную от тела, поместили бы во избежание порчи в бочонок с мёдом и отправили в Санкт-Петербург для государева собрания диковинных уродов. Ох, как родители этой девицы убивались, – обливаясь горькими слезами, приходили к моему отцу и просили освободить их от такого неслыханного поругания! Но он-то что мог сделать?

      – Кто я, и кто царь, – отвечал он им. – Неужто он меня послушает? Своей головы не лишиться бы…

      Ну, да скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается: после того, как Пётр Алексеевич в мир иной отошёл, о том его приказании всё забыли, а девицу, когда и её срок помирать пришёл, похоронили честь по чести, по христианскому обряду…

      Из полезных диковинок, имеющих благое влияние на дела государственные, упомяну бот, найденный Пётром Алексеевичем в годы юности его на нашем льняном дворе и называемый «дедушкой русского флота», ибо от хождения на ботике сем по измайловским прудам у государя превеликая охота к корабельному делу появилась.

      «Уродцы» Петра I в Кунсткамере, Петербург

      С этим ботиком связана моя третья и последняя встреча с государем Петром Алексеевичем. В тот год ботик велено было со всем почитанием перевезти в Санкт-Петербург и разместить вблизи от «внучат» – кораблей флота российского. Торжества были большие: Измайлово разукрасили флагами и лентами и расписными деревянными скульптурами, кои суть были аллегории, о славном пути флота повествующие. Пушки палили, фейерверки разноцветными огнями в небе вспыхивали; народу было приказано веселиться и кричать «виват!».

      Я кричал вместе со всеми, не жалея горла, – и так громко, что государь Пётр Алексеевич среди всех иных голосов мой голос услыхал. Подойдя ко мне, государь спросил:

      – Ты чей будешь, иерихонская труба? Твой «виват» громче пушек слышен.

      У меня душа в пятки ушла, но я не растерялся: снял шапку, поклонился на иноземный манер, как господа в усадьбе кланялись, и отвечаю:

      – Вашего величества великого государя Приказной измайловской избы подъячего Саввы Григорьева Брыкина родной сын Иван.

      – Да ты совсем молодец, – ишь, как рапортуешь! – говорит государь. – Грамоте обучен?

      – Так точно, ваше величество, великий государь! – кричу я ещё громче.

      – Оглушил, оглушил! – схватился он за уши. – На тебе, за рвение и расторопность рубль серебряный… Смотри же, береги, на орехи на пролакомь.

      – Сберегу, великий государь, не пролакомлю! – отвечаю, а у самого так руки трясутся, что боюсь рубль выронить.

      Государь отвернулся от меня и пошёл далее; больше я