кажется полнейшим сумасшествием. Но зал Чжуан-цзы, с его невероятно высокой крышей, поддерживаемой колоннами, был открыт со всех сторон. За ним начинался сад, такой роскошный и экзотический, что сидеть в этом зале было одно удовольствие. А голос Ошо, говорившего на хинди, звучал для меня как самая чудесная музыка, которую я когда-либо слышала. Я не пропустила ни одного дискурса. Они нравились мне даже больше, чем на английском.
Во время муссонов, в сезон дождей людей в ашраме было мало (иногда не больше ста человек). Я слушала, как дождь барабанит по листьям окружающих нас джунглей. В такие дни было очень легко погрузиться в медитацию, даже не заметив этого. Обычно дискурсы шли два часа и заканчивались фразой на хинди «Адж Итна Ии» (на сегодня достаточно), и я каждый раз думала: «Ой, нет! Я ведь только что села». Я сидела и чувствовала такой прилив энергия, что заполняла собой весь зал, я словно скакала, как дикий жеребец: голова закинута назад, грива развивается. Но в тот момент, когда я успокаивалась и затихала, раздавались эти последние слова: «Адж Итна Ии». Приближаясь к завершению дискурса, Ошо всегда понижал голос, и человек мягко пересекал границу забвения. Рядом с Ошо время теряло свое значение: два часа легко могли превратиться в две минуты.
Я чувствовала себя невероятно живой, как будто Ошо дал мне новую жизнь. Конечно, раньше я как-то существовала в теле и даже наслаждалась происходящими событиями, но теперешняя жизнь была качественно другой.
В первые несколько дней после того, как я начала ходить на дискурсы, со мной стало твориться что-то странное. Я выходила из зала и бежала прямиком в туалет. Там меня рвало. А оставшуюся часть дня я чувствовала себя отлично. Но на следующее утро повторялось все то же самое. Я ничего не могла с собой поделать. Я не хотела бросать дискурсы, потому что они мне очень нравились, но я и не могла написать Ошо: «Возлюбленный Мастер, твои дискурсы выворачивают меня наизнанку». Поэтому я продолжала слушать беседы, а после извергать из себя все то, что накопилось во мне за много лет.
Когда приступы тошноты закончились, я начала плакать. Каждое утро я выбегала из зала и, найдя в саду уединенное место, рыдала навзрыд. Иногда я продолжала всхлипывать и вытирать слезы до самого обеда. Так продолжалось несколько месяцев. Я не понимала, отчего я плачу. Мне не было грустно, наоборот: меня переполняло столько всего, что я не могла не расплакаться.
Когда человек начинает медитировать, его тело реагирует на это определенным образом довольно часто. Когда мы медитировали в горах или на медитационных группах, нас иногда тошнило. Но Ошо каждый раз рекомендовал нам не бежать сразу к врачу, а подождать пять дней. Подобные приступы обычно проходили сами собой, и медицинская помощь оказывалась не нужна, поскольку такие болезни чаще всего «обитают в голове». Совершенно очевидно, что тело и ум связаны между собой, и что если эту связь понять, то можно избежать многих неприятностей.
Каждый раз, когда заканчивался очередной месяц, и язык дискурсов менялся