сверху и не только по решению ЦК. В таких чистилищах, как у него, всегда будет делаться в России все, но затевать эти КБ умеет не только Мефистофель. Вот и Донников, должно быть, затеял в свое время такое, где они переводили фашистских авторов – фашиста Эредиа, фашиста Камоэнса, – но его взяли за ухо и отправили на производство, где он лишился двух пальцев: в них-то, должно быть, и гнездился фашизм. И теперь он вместе с Кондратьевым создавал новое КБ, где найти их было не так-то просто: Мефистофель все про них, конечно, знал, потому что он знал все про всех, но ему лично, его очочкам, его тонким губам, холодным его рукам, они не подчинялись. И на короткий миг Антонову невыносимо захотелось поработать в этом КБ, но в этой выстуженной чистой избе он жить не хотел. Ему вполне достаточно было того, что придется здесь заночевать.
Но смотреть дизель пошел. И даже давал советы, после которых Кондратьев одобрительно хмыкал.
Ночевать Антонова определили на лавку у окна. Ложиться на печь он категорически отказался, и туда полез Миша. Антонов так и не спросил Кондратьева, женат ли он, как называется в МТС его должность и бывает ли он в Москве. Антонов понял, что уговорить Кондратьева не удастся и что, скорее всего, ракета его полетит нескоро. Но была у Антонова последняя зацепка – смутная надежда на то, что Кондратьев за эти одиннадцать лет стал именно специалистом по дизелям, хорошим специалистом, но совершенно не по тем вещам, которые ему удавались прежде. Он хотел проверить это свое подозрение и даже знал как. Была простая задачка, на которой Кердыш проверял аспирантов: «Отчего Луна не из чугуна?» Все пускались в дебри, а правильный ответ был известен детям: «Потому что на Луну не хватило чугуну». Но здесь слишком велика была вероятность именно этого детского, несерьезного ответа, и своих будущих подмастерьев Антонов отсеивал с помощью задачки похитрей, взятой из французской книжки про жизнь Пуанкаре. Тот выдумал ее, малек, в десятилетнем возрасте.
– Слушай, Юр, – сказал Антонов, поворочавшись на лавке. – Ты не дрыхнешь еще?
– Нет, – отозвался Кондратьев со своей кровати с эмалированными шарами.
– Задача, – сказал Антонов. – Внутри квадрата взята произвольная точка. Произвольная. От нее к серединам сторон проведены отрезки, имеем четыре неравных прямоугольника. Так?
– Ну, так.
– Имеем площади трех, найти четвертую.
Антонов ждал по крайней мере, что Кондратьев зашевелится, извлечет карандашный огрызок, засветит керосиновую лампу, будет что-то чертить, – но тот одобрительно щелкнул языком и сказал только:
– Изящно.
– Ну?
– Сложить два противолежащих и вычесть третий.
Антонов обиделся. Он все-таки задумался минут на пять, когда сам решал этот пример.
– Там достроить немного, – словно в утешение ему сказал Кондратьев, – соединить эти середины, и тогда видно.
А Антонову в тот раз пришлось это чертить, и действительно стало видно. Впрочем, геометрия никогда не была любимым его предметом. Зато сильной стороной было умение уговаривать себя, и когда на следующее