произведение – «Кошмар в маленьком городе». М-да, сам совершил, сам написал – никто не раскрыл… Все просто и натурально.
Кашапов размечтался по теме – что было, если бы…
К двум часам ночи дошел до того, что название последнего романа серии у него прозвучало – «Исповедь насильника и убийцы». После публикации к нему в квартиру не мусора ломились, а журналисты. «Невероятно!», «Жизненно!», «Потрясающе!» – пестрели бы заголовками газеты. А все потому, что сам изнасиловал, сам убил, сам закопал и сам написал.
На зоне читал – какой-то америкашка несколько десятков (?) баб ухайдакал. Улестит, вывезет за город, потешится, убьет, закопает, а себе ее трусики на память оставит. Прославился, гад… Потом, правда, поджарили на электрическом стуле. Но все мы когда-нибудь помрем – кто со славой, кто без вести…
Все это было чрезвычайно интересно, если бы все так и было – подвел Кашапов итог думам. Потом его мысли стали грустней, когда представил – его убили самого и засыпали землей. Это было печальное зрелище, будившее аналогичное чувство. И куда бы оно завело, непонятно – Сейфула вдруг не выдержал и расхохотался истерично. Потому что себя было жаль, в отличие от жертв ненаписанных им романов.
Потом его мысли стали о маме. Она была страшным деспотом – весь дом и порядок в нем держались на ней. Без ее участия ничего не случалось в семье – ни выбор профессии дочерьми, ни выбор мужей…
Сейфула пацаном на улицу бежал радостный, а с нее обратно, как с похорон. Он вспомнил случай, когда котенка домой принес – выгнали вместе с найденышем лишь потому, что надо было сперва попросить разрешения.
На суде мать сидела с видимым отвращением – ее бы воля, то и не пришла. Всех умела в руках держать, а вот сына единственного упустила – отбился от рук, школу закончив. Потом армия, работа, друзья, пьянки-гулянки…
Мать ворчала-ругалась, зубами скрипела, но не плакалась, гордая, и не выла. После драки на танцах, суд, зона и ни одного письма-привета из дома. Не нужен ей сын судимый. А ему ее жалко – старая стала, и таки мать…
Все это было чрезвычайно тяжело. От этих мыслей его лихорадило. Он леденел от этих мыслей. Ну ладно, убил бы он кого или украл чего… Он ведь дрался, себя защищая. Даже на зоне его уважали. А мать родная отреклась. За что? Адвоката нанять отказалась. Попадись хороший, может быть срок скостили, или вообще условный дали. Себя виноватым Сейфула не считал и на суде не признал – как напрасно советовал ему это сделать его государственный защитник.
Как же могут родные люди поступать таким образом друг с другом? – подумал Кашапов горестно о себе и матери, да и сестрах тоже. Вышел на стоянку до того расстроенный, что, не дай Бог, случись кто-нибудь задиристый под горячую руку…
Походил, покурил – отпустило вроде.
Задумался об Ираклии – не человеке, а предпринимателе. Сейфула давно уже, вследствие некоторых особенных намерений, соображений и влечений