хочу посмотреть, – бесхитростно ответил Глеб, не зная, чем ещё объяснить своё желание.
– Пора бы уже определиться со своей дальнейшей жизнью, – принялся увещевать отец. – Если собираешься связать её со спортом, тогда всё ясно. В противном же случае я не вижу смысла тратить время на подобные вещи.
– Просто я хочу сходить туда, встретиться с друзьями. Что нельзя? – начал раздражаться Глеб.
– Почему нельзя?! Можно, – с невозмутимым видом ответил отец Глеба. – Но лучше бы ты занялся чем-нибудь полезным. Учёбой, например.
Стоило родителям Глеба заговорить с ним об учёбе, и внутри него разгорался неистовый огонь неукротимой, но быстро проходящей злости. Для него это огнедышащее слово было всё равно что красная тряпица для разъярённого быка. Уж больно часто родители Глеба упрекали его в том, что он в своём непримиримом пагубном упрямстве уподобился тупоумным вертопрахам, лишённым блистательного будущего. Глеб устал давать им защитительные и, как ему казалось, убедительные аргументы в пользу своей неизменной позиции по этому вопросу. Всё равно родители его не слышали. А ведь Глеб был совсем не против учиться. Однако он считал, что обучаться нужно лишь тому, чем ты будешь заниматься всю оставшуюся жизнь, что тебе по душе. Ему чудовищно претила мысль о том, чтобы потратить четыре года своей не бесконечной, быстро преходящей жизни на обучение тому, чем он никогда не будет заниматься. Для него подобная учёба – это напрасно потраченное время, невозвратимо улетевшие четыре драгоценных года жизни.
Дабы не ввязываться снова в долгую бесплодную полемику, Глеб сказал отцу, что уже опаздывает.
Собравшись, он попрощался с родителями и ушёл. Для Глеба это были не просто соревнования: на них он мог увидеться с Верой. Ведомый этой затаённой призрачной надеждой и лишь ей одной, он незаметно для себя добрался до нужного спортклуба. Его сердце бешено неугомонно билось, вгоняя с кровью Глебу в голову бессознательный ознобный страх. Каким-то невероятным, непостижным образом его подсознание догадывалось о грядущем ошеломительном событии, которое поистине оставит неизгладимый след на жизни Глеба.
Распахнув входную дверь, он вошёл внутрь и проследовал к мужской раздевалке для спортсменов. Глеб всегда переодевался там, когда бывал здесь. До его появления в раздевалке полновластно царило безмолвное, почти пугающее безлюдье. Сняв куртку и повесив её на вешалку-крючок, Глеб уселся на скамейку и стал ждать прихода друзей. Угнетающее уединение со своими беспокойными неотвязными мыслями было ужасным, но идти в зал одному было страшно. Обзаведясь чудесным сиюминутным даром безукоризненного ясновидца, Глеб знал наверняка, что Вера уже там. При одной лишь мимолётной мысли об этом его пронзал неисчислимый сонм горящих стрел панического страха. Казалось бы, чего ему бояться, ведь его никто там изуверски не убьёт, а Вера – сам добродетельнейший ангел во плоти. Но неразрешимая проблема состояла в том, что при виде красивой девушки, пусть и знакомой, его всегда одолевало