на несколько лет. Но по ночам мне еще долго снилась та серая мокрая аллея, противный навязчивый гудок, карканье ворона и сгоревшая пилорама. Во сне я даже чувствовал запах свежего пепелища.
Убегая от дыма
Эта история началась со слов, с которых в наших краях начинаются драки: «А я тебя помню». Только в этот раз к драке ничего не располагало. Я пил с друзьями в местном кабаке; когда друзья вышли покурить, ко мне подсел седовласый пенс, до этого в одиночестве хлеставший коньяк за соседним столиком. Я давно обратил на него внимание: старики – нечастые посетители подобных заведений.
«А я тебя помню, мы тебя с твоими товарищами задержали после мачта», – и тут он озвучил точную дату матча, названия команд и даже то, что в тот день сыграли вничью.
Я помнил, за что нас тогда задержали, помнил, чем все удивительно для нас закончилось, но этого пенса, как ни старался, из памяти не выудил.
– Да ты не напрягайся, я же так просто подсел, лицо знакомое увидел, – тон его был доброжелательным, мягким. И после он разговаривал со мной, как с любимым зятем.
– Из ментовки?
– Начальник. Той самой, куда вас увезли. А уазик перевернутый помнишь? Это тоже наш уазик был. Задоев моя фамилия.
Ё-моё, полоснуло меня где-то там, докуда в черепной коробке обычно поднимается коньяк. Задоев был грозой местного района. Все боялись или бандитов, или Задоева. Я его никогда не видел, да и мало кто видел. Я вспомнил, что он представлялся мне обычно огромным горцем чуть ли не с саблей и почему-то с одним глазом – очень злым. Бабай, короче. А тут маленький старичок с добрыми глазенками. Понятно, что с тех времен прошла тонна лет, но все же…
– А что за уазик? – я реально не сразу вспомнил.
– Ну как же? Вы еще там написали свое акаб, All Cops Are Bastards, – расшифровал Задоев на хорошем английском и тут же на полупьяном русском перевел: – «Все копы ублюдки». Кажется так, да?
Разговор мне начинал нравиться. Еще больше мне понравилось, что он быстро подкурил мою сигарету и больше ничего не говорил.
Бьюсь об заклад, что он в тот момент вспоминал – старики легко поддаются на провокации памяти. Я тоже вспоминал – это было время, о котором вспомнить не грех.
В дверь постучались. Задоев кашлянул. Майор из угрозыска открыл двери: его глаза смеялись – только что он увидел что-то очень забавное.
– Григорич, привезли. Иди глянь, я валяюсь! – майор заржал и пошел в сторону выхода, дверь за собой не закрыл.
Во дворе стояла привезенная от стадиона милицейская машина. Задоев сразу же вслух на нее выругался: «Шалава» (с тех пор эту машину так и называли все милицейские, до самого списания). В оценке Задоев был точен. Именно так выглядят пойманные в ночных рейдах шалавы – с подбитыми глазами (машина была без фар), с царапинами по всему телу (железо уазика знатно покоцано), с глубокой раной от ножа или розочки в районе живота (вмятина в водительской дверце говорила, что машина упала на каменную урну