деревце-бонсай, вспоминает, как она называла его садовником, и у него, несмотря на пронизывающий холод, становится теплей на душе. Жаль, думает он, Айлин не видит, что мне уже удалось сделать.
Еще в «Бесли Хилл» одна из медсестер заметила, что Джим чувствует себя на улице гораздо лучше, и предложила ему немного поработать в саду. Вообще-то, сказала она, очень жаль, что наш сад в таком запустении. И Джим начал потихоньку там работать, то сгребая мусор, то подрезая ветки. Стоило ему выйти в сад, и серый квадрат здания лечебницы сразу отходил куда-то далеко за спину, он забывал о зарешеченных окнах, о лимонно-желтых стенах, об отвратительных запахах жира и дезинфекции, о бесцветных лицах многочисленных пациентов. В саду Джим многому научился, наблюдая за тем, как меняются растения в зависимости от времени года, и выясняя, что необходимо каждому из них. Через несколько лет у него уже были в саду собственные клумбы и бордюры, на которых яркими пятнами светились ноготки и бархатцы, высились дельфиниумы, наперстянка и штокрозы. Кое-где он оставил островки тимьяна, шалфея, мяты и розмарина, бабочки садились на эти цветущие травы и казались диковинными цветами с пестрыми лепестками. Джим выращивал любые растения. Он вырастил даже аспарагус, не говоря уж о целых зарослях крыжовника, черной смородины и логановой ягоды[25]. Медсестры разрешили ему даже яблочные семечки там посадить, хотя «Бесли Хилл» закрыли раньше, чем он успел увидеть свои яблоньки в цвету. Иногда сестры рассказывали Джиму о своих садиках, показывали ему каталоги семян и спрашивали, что лучше выбрать. Когда его в очередной раз выпустили на свободу, один из врачей подарил ему на удачу маленький кактус в горшке. Но Джим уже через несколько месяцев вернулся обратно. Впрочем, врач сказал, что кактус он все равно может оставить себе.
Джим столько раз покидал «Бесли Хилл» и возвращался обратно, что просто потерял счет годам, прожитым в лечебнице и за ее стенами. За это время он видел так много врачей, сестер и пациентов, живших в лечебнице постоянно, что все они казались ему на одно лицо. Ему казалось, что и голоса у них одинаковые, и все они носят по очереди одно и то же пальто. Даже теперь он иногда обращает внимание на то, что кто-то из посетителей, вой дя в кафе, вдруг останавливается и начинает пристально на него смотреть, то ли потому, что откуда-то его знает, то ли потому, что он, Джим, не такой, как все. В его воспоминаниях имеются большие лакуны, порой в несколько недель, месяцев или даже лет. Джиму кажется, что вспоминать прошлое – это все равно что совершать путешествие в те места, где ты когда-то бывал, а теперь обнаружил, что там почти ничего не осталось, все унесено ветром.
Но того, самого первого, раза он забыть не может. Ему было всего шестнадцать. Он отлично помнит, как испуганно цеплялся за пассажирское кресло и отказывался выходить из машины. Помнит, как врачи и медсестры сбежали с каменного крыльца и, окружив их машину, закричали: «Спасибо, миссис Лоу. Теперь уж мы сами обо всем позаботимся». Он помнит, как отцепляли