пробегающему мимо солдатику, который недостаточно чётко отдал воинскую честь, и отхлестал того сложенными перчатками по лицу. Пехотинец лишь вытянулся перед старшим по званию по стойке смирно и безропотно вынес трёпку. По-видимому, штабной офицер хотел показать прибывшим казакам свою значимость. Щупленький дворянчик чувствовал себя неуютно рядом с рослыми усатыми казаками.
Картина беспричинного избиения рядового бойца вызвала у Алексея омерзение. Наёмный конопас стоял в самом конце строя и сильно отличался от приписных казаков. Все носили фуражки с красным околышем, белые рубахи и синие штаны с широкими малиновыми лампасами. А у Алексея на голове чёрная папаха, рубаха его тоже чёрная, и штаны без лампасов. За спиной стандартный кавалерийский карабин, слева на боку казачья шашка, но вот справа, не по чину, кобура с офицерским револьвером, а за спиной на поясном ремне, совсем уж не по уставу, скрещённые чехлы с двумя ножами. Ещё один, с короткой плоской рукоятью, прятался за голенищем сапога, но его сразу и не заметить. Странно выглядели и зачернённые металлические детали формы: ременная пряжка и пуговицы.
Двигаясь вдоль строя за важным штабным офицером и казачьим есаулом, толстенький писарь находил в списке фамилии бойцов и помечал карандашом. Когда дошли до конца шеренги, заскучавший офицерик оживился. Наконец попался объект для издевательств. К вольным казачкам цепляться по мелочам было боязно, а тут бесправный басурманин попался.
– Конопас, Алексей Ермолаев, – представился, как положено, боец.
– Вольнонаёмный, – нашёл имя в конце списка писарь и поставил напротив жирную галочку.
– Басурманин, почему форма мятая, сапоги не чищены?! – возмущённо завизжал строгий офицер.
Остальные казаки давно к строю приучены, много раз в смотрах участвовали. Поэтому складки на форменных рубахах разглаживали, лишние сзади под ремень прятали. Сапоги от пыли очистили и ваксой натёрли. Алексей же лишь пыль стряхнул, к вонючей ваксе даже не притронулся. Рубаху плотно не натягивал, зачем движения сковывать? Да и стоял он не по стойке смирно, картинно не напрягался.
– Чо шумишь зря, дядька? Напускная красота на войне ни к чему, – ошарашил штабную крысу чернявый басурманин, последней фразой процитировав старого наставника.
Мелкопоместный дворянчик чуть не задохнулся от гнева: на стянутой тугим воротником кителя худосочной шейке вздулись вены, бледное надменное лицо побагровело, глаза вылезли из орбит, как у рака варёного.
– Я штабс-капитан Хаусхофер! Изволь, солдатское быдло, обращаться к старшему офицерскому чину по уставу!
Дворянин замахнулся отхлестать хама сложенными перчатками по щекам, но в страхе замер. Зрачки басурманина, как два чёрных револьверных дула уставились в холёную усатую морду офицерика. Волной смертельного могильного холода повеяло от застывшего истуканом странного казачка.
Есаул подшагнул ближе и громким шёпотом подсказал неопытному казачку уставное обращение:
– Ваше