по дну, песчинки влезают под ногти
Старой заезженной песней. Пусть не до песен,
Но всё равно что-то крутится, что-то, вроде:
«Холодно, пусто и весело».
Крепко хватаешься – мимо, бросаешься – мимо,
Кажется – нахрен утонешь во всём этом месиве,
Хочешь отлив. Вспоминаешь, что перед отливом
Холодно, пусто и весело,
Злишься… А злоба – одно, что останется значимо.
Время пройдёт – там и злоба покроется плесенью.
Это затем, чтобы не приходилось откачивать.
Холодно. Пусто. И весело.
Постапокалипсис – это если
Время не топчется и не мнётся,
А протекает меж пальцами вместо
Воды из-под крана.
Постапокалипсис – колкий ветер,
Занял нагретое место под солнцем
Вместо тебя, вместо всех, кто метил.
Бледный подранок
Выползет из канавы вряд ли.
Пятна следов заметает пылью.
Это не первое января
И не сон под веками,
Постапокалипсис – это значит,
Не было тех, кто, конечно, были,
И не подранок в канаве плачет –
Здесь плакать некому.
Постапокалипсис – это кто-то,
Тот, кто не может не отзываться,
Не отзывается через холодное,
Доброе, вечное.
Постапокалипсис – чёрный ноготь
На обмороженном белом пальце.
Постапокалипсис – это не впроголодь,
А незамеченно.
Только не думай, кого на колья,
Кто и зачем заварил эту кашу,
Тут никого и никто не неволил.
Белого цвета
Хаты, нарочно зависшие с краю.
Постапокалипсис – это страшно.
Только никто никогда не признает,
Что мы уже там.
Я лежу и рассматриваю под потолком
Непонятное и невнятное, ни о ком
Толком – просто обрывки сюжета вскользь и
Беседую с лампочкой, которая знает Морзе:
«Г-д-е-т-о-т-ы-т-у-т».
Отвечаю ей полифонией:
– Не глупи, посмотри – все эти сюжеты мои, или
Будут моими, были моими, но знаешь, я
Так хочу и стараюсь, но до конца понять
Не могу – кто я, где я, какое мне место в них…
Лампочка замолкает и больше не говорит…
Никакого ответа, что приводит к привычной панике,
Только утро опять отражается в нити накаливания,
Под спиною иголки разбудят меня, и вот уже
Разгоняется несмолкаемый шторм под кожей.
И когда, примиряясь с этим, шагну под шквалистый
Недозимний, переосенний ветер – останется
Только тусклая дробь, сигнал:
«Н-и-ч-е-г-о-н-е-б-о-й-с-я».
Это лампочка благословляет меня на Морзе.
Пётр Хазановский. Пётр Кифа
Santa Golyanovo
От старого пруда пахнуло илом,
Вода стоит, как плавленый гудрон.
Потухший дом торчит большим зубилом.
Свет