постоянно пребывают в созерцании своих грехов и плачут о них. А я, ты же видишь, совсем осуетился.
Всякий раз, когда отца игумена переводят с одного места служения на другое, вместе с ним едет и его старый школьный товарищ Лешка. В свое время Алексей, как и многие наши соотечественники, с огромными сумками в руках рванул за кордон в поисках счастья и дешевого ширпотреба. В этом поиске судьба забросила его аж в Южную Корею. Забросила и оставила на десять лет по приговору тамошнего суда. Лешка страсть как не любит говорить на эту тему, особенно о том, что он там натворил, зато однажды рассказал мне о корейской тюрьме.
Камеры там по большей части одиночки, мебель самая обычная, дверь зарешечена. Что-то наподобие тюрем, какие мы привыкли видеть в американских фильмах. Но восточные люди изменили бы себе, если бы не привнесли в тюремную жизнь некий свой непередаваемый восточный колорит. Все окна из камер смотрят во внутренний двор. Во дворе, в самом центре, стоял эшафот с виселицей. И хотя он не помнит ни одного случая публичной казни, веревку на виселице регулярно меняют и периодически проверяют механизм, при помощи которого открывается люк под ногами осужденного. Всякий раз, когда человеку хочется посмотреть на небо, перед его глазами постоянно маячит развевающаяся на ветру веревка.
Кран, из которого можно пить воду, устроен очень оригинально. Какой-то корейский шутник придумал разместить его прямо в унитазе. Причем так низко, что для того, чтобы попить или умыться, голову приходилось засовывать чуть ли не в унитаз. В душевую не водили, и помыться из-под такого крана тоже невозможно. Вентиляция работает плохо, специально или нет – непонятно. Зато через некоторое время все тело осужденного начинает покрываться болячками. У Лешки – не знаю, каким образом он его раздобыл, – имелся маленький кусочек резинового шланга. Он натягивал его на сосок от крана и периодически обливал себя холодной водой. Есть давали один рис и часто били. Поэтому, хотя людей официально и не казнили, случаи самоубийства происходили постоянно. Он помнит, как однажды, сговорившись между собой, в разных камерах одновременно удавились семеро китайцев.
– А я хотел выжить, – продолжал Лешка, – мечтал вернуться на родину. И именно там, в далекой Корее, впервые задумался о Боге. Почему-то человек так устроен, что пока он сам себя мордой в унитаз на засунет, молиться не начнет. В обмен на улучшение условий содержания от меня постоянно требовали признания в каких-то не совершенных мною преступлениях. В ответ я требовал свиданий с консулом и пересмотра моего дела.
На родине про Лешку, такого же сироту, как и отец Нафанаил, все давно забыли. Все, кроме его старинного школьного приятеля. Батюшка обивал пороги высоких учреждений и все писал, писал запросы в разные ведомства с просьбой помочь другу.
– Наконец меня вывели из камеры и провели в допросную, – вспоминает Лешка. – Корейский тюремщик снова стал предлагать признаться во всех грехах, которые я не совершал. И потом, после моего молчания, объявил, что дело