воображаемой природы этого образа, не совпадающего с реалиями жизни, но из которого следуют однозначные ответы на поставленные вопросы о проявлении или не проявлении счастья в текущей реальности.
И. Кант (1724-1804 гг.) приравнивает счастье к морали, называя его «высшим благом», к которому мы должны стремиться, подчиняясь требованию долга, только в рамках которого счастье оказывается допустимой целью: «Что касается принципа собственного счастья, то … принцип этот негоден потому, что он подводит под нравственность мотивы, которые, скорее, подрывают ее и уничтожают весь ее возвышенный характер, смешивая в один класс побуждения к добродетели и побуждения к пороку и научая только одному – как лучше рассчитывать, специфическое же отличие того и другого совершенно стирают» [ 11, с. 221].
Таким образом, добро, как условие блаженства, занимает в этом единении главенствующую позицию, и этот тезис сразу же уводит Канта к Богу, потому что в реальной жизни никакого блаженства из добра не проистекает. То есть счастье можно обрести только в ином мире, если правильно вести себя в этом, получая соответствующее удовлетворение от собственной адекватности: «… нравственный закон требует от каждого самого точного наблюдения. Следовательно, суждение о том, что надо делать сообразно этому закону, должно быть достаточно простым, дабы самый обыденный и неискушенный рассудок умел обращаться с ним, даже не будучи умудрен житейским опытом» [11, с. 417].
В сущности, Кант не понял природу и предназначение счастья, но уловил его неопределенность и субъективность в реальной жизни, что и отметил в своем утверждении: «Счастье есть идеал не разума, а воображения» [12], которое, однако он не пояснил, то есть не раскрыл источник счастья, его предназначение и не дал определение счастья.
Артур Шопенгауэр (1788–1860 гг.) высшим благом человека считает его личность: ум, способности и телесность. Но тут же он указывает, что надо заботиться и о приобретении личных средств, и о собственном добром имени: «… для нашего счастья и нашего наслаждения субъективное несравненно важнее объективного… В особенности здоровье стоит настолько выше всех остальных благ, что поистине здоровый нищий счастливее больного короля… … не надо, однако, делать ложного вывода, будто мы не должны заботиться о приобретении необходимых и приличных средств. Но собственно богатство, то есть большой избыток, мало способствует нашему счастью, и потому многие богатые чувствуют себя несчастными: у них нет духовного развития, нет знаний… … к чести, то есть доброму имени, должен стремиться каждый… Таким образом, для счастья человеческой жизни самым существенным является то, что человек имеет в самом себе…» [13, с. 2-7].
В отличие от Канта, который всё же чувствовал некую запредельность счастья, его не бытовой характер, Шопенгауэр следует проторенным путем, объясняя, что наиболее нужно для счастья в бытии, а что не нужно и даже вредно, полагая, что раз есть несчастья, то уклонение от них за счет предложенных им мер, будет в самый раз для обретения счастья.
Фридрих