я… принять душ? – собственный голос кажется странным и чужим. Я лежу на спине, пялясь в потолок – на красивую извивающуюся объёмными узорами лепнину.
Судя по звуку чудовище поворачивает голову в мою сторону, выдерживает недолгую паузу, а затем отвечает:
– Конечно.
Поднимаюсь с постели. Покачиваюсь на трясущихся ногах. Медленно и неуклюже добираюсь до ванной комнаты. Включаю горячую воду в душевой кабине, запираюсь на щеколду, после чего упираю ладони по обе стороны раковины в холодную керамическую столешницу бледно-аквамаринового оттенка, долго смотрю сквозь собственное отражение в большом прямоугольном зеркале.
Я вымотана, истощена, разбита.
На протяжении ночи я делала всё, что от меня требовалось. За исключением каких-то иных видов секса типа орального или анального. Не знаю, почему он решил не добивать меня полным спектром унижения, но, так или иначе, оторвался по полной программе. Трахал преимущественно жёстко, отрывисто, доставляя немало дискомфорта и боли.
Понимал ли это, чувствовал ли отторжение моего организма, как всякий раз судорогой сжимались мышцы пытаясь избавиться от неприятных ощущений?
Что-то мне подсказывает, что да.
Чувствовал, знал наверняка. И ему это нравилось. Доставляло какое-то извращённое удовольствие, насыщало моей безропотностью и беспомощностью. Он пользовался моим телом нагло и эгоистично, совершенно не волнуясь о моих собственных чувствах. Не говоря уже об удовольствии или хотя бы его тени.
Я не издавала ни звука. Терпела всё. В какой-то момент начало казаться, что это не моё тело – игрушка, которой владеют и берут, как вздумается. И должно быть впервые в жизни я была рада этому ощущению. Раньше диссоциативные реакции пугали, били паническими атаками и навязчивыми мыслями о суициде… но не в этот раз. Впервые я восприняла то, что всегда считалось ненормальным, как защиту, возможность уберечься от нового травматического опыта.
Для моего мозга это всегда было защитной реакцией. Для меня же… впервые.
Словно мы две разные части одного организма – разрозненные и непонимающие действий друг друга.
Под утро всё тело болит и ноет. Низ живота ломит. Сухожилия ног будто закостенели из-за того, что их то и дело разводили и подолгу не давали свести. Кожа горит от его губ, зубов, щетины – кажется, что меня несколько часов держали в кипятке, что я вся покрыта ожогами и волдырями. Но это не так. Когда осматриваю себя в большом зеркале ванной, вижу лишь красные и багровые пятна, синяки. Повсюду. Можно подумать, что меня избивали. Долго и со знанием дела. Хотя это предположение не сильно бы отличалось от истины.
Прежде чем отпустить чудовище сообщает, что деньги за прошедшую ночь будут снова переведены на мою банковскую карту. Меня целуют – развязно и грубо.
Именно так, наверно, и целуют своих шлюх.
Или их не целуют вовсе?
Отвешивают увесистый шлепок по заднице и отпускают с чувством выполненного долга и глубокой