сильнее, – ответил Габриель. – Удивительно, как я еще кисть в руке держу.
Габриель вернулся к работе, нежно очищая Сусанну. Шамрон хмуро взглянул на часы в корпусе из нержавеющей стали – так, будто те сбились.
– Что-то не так? – спросил Габриель.
– Да вот жду, пока предложишь мне чашечку кофе.
– Ты прекрасно знаешь, где у меня что лежит. Считай, поселился здесь.
Шамрон пробормотал на польском что-то о неблагодарных детях, поднялся на ноги и, тяжело опираясь на трость, отправился в кухню. Воды из-под крана в чайник он еще налил, зато перед многочисленными кнопками и реле на плите растерялся. Ари Шамрона дважды назначали на пост директора израильской разведки, а до того он успел поработать оперативником и заслужить множество наград. Зато теперь, в преклонном возрасте, он едва мог обслужить себя сам. Кофеварки, тостеры, блендеры – новомодные бытовые приборы оставались для него тайной. Джила, его больная супруга, частенько подшучивала: мол, оставь великого Ари Шамрона наедине с бытовыми приборами, и он, даже заваленный продуктами, помрет с голоду.
Наконец Габриель зажег конфорку и вернулся к полотну. Шамрон, покуривая, встал в дверях гостиной, и вскоре запах турецкого табака перебил острую вонь растворителя.
– Потерпеть не мог? – спросил Габриель.
– Нет, не мог.
– Что ты делаешь в Иерусалиме?
– Премьер-министр хотел поболтать со мной.
– Правда?
Шамрон сердито взглянул на Габриеля сквозь сизое облако табачного дыма.
– Тебя удивляет, что премьер-министр хочет поговорить со мной? Почему?
– Потому что…
– …я стар и не пригоден для дела? – перебил его Шамрон.
– Ты неблагоразумный, нетерпеливый и порой нерациональный, но для дела пригоден будешь всегда.
Шамрон согласно кивнул. С возрастом он научился видеть в себе недостатки, пусть и тратил на это время, за которое мог бы их исправить.
– И как он? – спросил Габриель.
– По-старому.
– О чем говорили?
– Беседа вышла откровенной и разносторонней.
– То есть вы рассорились?
– Я в жизни кричал только на одного премьера.
– На которого? – с искренним любопытством поинтересовался Габриель.
– На Голду[1], – сказал Шамрон. – На следующий день после теракта в Мюнхене. Я говорил, что пора менять тактику, надо терроризировать террористов. Дал ей список целей – людей, которых надлежало уничтожить. Голда и слышать меня не хотела.
– И ты наорал на нее?
– Не лучший момент в моей жизни.
– А она что?
– Конечно же, орала в ответ. Правда, потом прониклась моим ходом мысли, и я представил ей второй список – имена юношей, которых мы собирались послать на выполнение миссии. Все они согласились без колебаний. – Помолчав, Шамрон добавил: – Все, кроме одного.
Габриель