все с тобой. Другие девы, говоришь, тож с земель усольских?
– Угу.
– Крепко их татары пограбили, пожгли… Так у вас и дома нету теперя! Куда ж хотите идти?
– Не знаю, – честно призналась девчонка. – Здесь мы чужие… даже не люди, а так – чужое добро. Вы уйдете, татары на нас кинутся – не схоронимся нигде.
– Так Ермак Тимофеевич, верно, здесь казаков оставит.
– Сколь казаков – и сколько татар! За всеми не уследишь. Да и казаки… – Настя отвела глаза в сторону, вздохнула. – Такие, как вы, попадутся навряд ли. Может, вы б нас с собой взяли, а? Не вечно же странствовать будете, где-то ведь придется и зимовать. Или домой обратно направитесь – вот бы и славно вышло! Одни-то мы пути не выдержим, не сдюжим. Да и дороги не знаем.
– Умна ты, дева, – поправив висевший на широкой груди крест, одобрительно покивал отец Амвросий. – Одначе еще пойми – сама же сказала: дома-то у вас боле нету! Никто вы, ничьи, и не ждут вас. Одна дорога – в обитель… ну, то дело неплохое!
– В обитель?! – Округлив глаза, девчонка отпрянула, словно услышала что-то такое, на что никак не могла пойти… но хорошо знала, что ничего другого, пожалуй, и не оставалось боле.
– Что, как черт от ладана, шарахаешься? – Недовольно прищурившись, святой отец тут же перекрестился. – Прости, Господи, прости, помянул нечистого. Все из-за тебя, дщерь! Ух!
Настя опустила ресницы:
– Не гневайся, отче. Просто я сказала что думаю.
– Может, и взял бы я вас с собой, – подумав, негромко заметил Иван. – Ежели один был, со своей сотней. А так – это надобно разрешения головного атамана, Ермака Тимофеевича, спрашивать…
– А он разрешит?
– Да нет, конечно. От баб одни в войске раздоры, слабость. А слабыми нам сейчас никак нельзя быть.
– Ну вот. – Повернув голову, девушка посмотрела вдаль, за реку, на низкое серовато-белесое небо и прячущееся за облаками желтое холодное солнце. – Как батюшка мой покойный говаривал, куда ни кинь, всюду клин выходит. Ты, господине, что на нашем месте сделал бы?
– Не знаю. – Еремеев снова почесал шрам. – Наверное, здесь бы остался. Да, тут опасно, так ведь и везде тако! Зато никуда таскаться не надобно. Ермак Тимофеевич, верно, иль казаков, иль замиренных татар оставит, кого-то – и за главного, вот к нему вас завтра и отведу, накажу, чтоб охранял да присматривал.
– Ой, господине! – с тоской вскинула очи Настасья. – Нет у нас здешним никакой веры.
– И все ж придется уж как-то жить.
– Придется…
– Послушай-ка. – Атаман вдруг встрепенулся. – Все спросить тебя хочу, только не обижайся.
– Не обижусь. Спрашивай, господине.
– Вот подружки твои все с косами, а ты косматая ходишь. Почему?
Настя та-ак сверкнула глазищами, словно был бы нож – метнула б! Однако успокоилась, ответила ровно:
– Обрезали мне косы-то, не видишь? Приказчики Исраила-купца. Слишком уж непокорна была, неприветлива. Теперь ежели косу заплесть – не коса, а обрубок какой-то выйдет. Лучше уж так, как ты сказал – косматой.
Ближе