спасибо. Обнимаю вас обоих.
Дорогой Леон Верт,
Я отправляюсь на фронт (авиагруппа 2/33, полевая почта 897) в дальнюю разведку. Поскольку я не очень кровожаден, мне это больше по душе, чем бомбардировка.
Как жаль, что Вас не будет со мной перед моим посвящением в воины.
Завтра обедаем у вас.
Всякий раз, открывая «Марианну», я чувствую, как у меня замирает сердце. Мне это очень приятно.
Дорогие Леон Верт и Сюзанна, от всего сердца обнимаю вас.
Дорогой Верт,
Я проездом в Париже, всего на пять минут. Прогулялся сегодня по отвратительно мощенным закоулкам и увидел там – устроенный специально для меня – прекраснейший в мире фейерверк.
Ни разу не присел на скамейку, вот так!
Обнимите Сюзанну,
Заходил за вами перед ужином.
Я очень огорчен, что не застал вас, поскольку чуть-чуть опоздал.
Позвоните мне в Отёй 94–21.
Спасибо.
Они ушли!
Смиренный сорокавосьмичасовой отпускник просит о милости, уповая на трапезу…
Если вы можете принять меня завтра в час дня, то я приеду.
Если до полудня вы не позвоните в Отёй 94–21, значит, вы будете дома. Звоните только в том случае, если вы заняты.
Если вы дома, я буду счастлив!
Потому что это лучший друг, который есть у меня на земле.
Цитадель
Легенда и правда
Какое мне дело, что он был великим, гениальным и самым светлым из людей? Я ничего не хочу о нем знать, меня интересует только наша дружба. И какое дело до этой дружбы тем, кто не был к ней причастен?
Я решил рассказать о нем только потому, что его нередко представляли неким монолитом, а его портреты мало походили на оригинал. Безусловно, он был товарищем Мермоза и Гийоме. Безусловно, он преобразил авиацию в поэзию. Он, как архангел, находился между небом и землей, он летал среди звезд в ночи, и, затерявшись в пространстве и уже не ведая, какие из огоньков светят с Земли, должен был выбирать планеты, потеряв свою. Безусловно, его легенда непоколебима. Он был достоин своей легенды. Это чудо. А однажды он даже превзошел свою легенду. Хотя, конечно же, можно довольствоваться и этой легендой, и этой героической реальностью, которые так тесно переплетаются, так безупречно совпадают.
Однако это проявление героизма, которое может найти отражение в лубочных картинках, было у него само собой разумеющимся. Поэтому мы вовсе не стремились распознать его истоки, определить, что оно ему давало и чего лишало. Мы пришли к мысли, что он просто-напросто герой, ну что-то вроде того, как люди от природы бывают блондинами или брюнетами. Когда во время войны мы видели его в промежутках между боевыми вылетами, нам и в голову не приходило, что он может умереть.
Если я нарушаю целомудрие дружбы, Тонио, то потому, что мне кажется, будто ты сам побуждаешь меня к этому. Ты как-то в шутку сказал, что я «довольно покладистый малый». Наверняка ты иронично намекал