попрощался со мной искренне и душевно.
Мне хочется так думать. И не хочется представлять, что он, так же как и я, изо всех сил старается, чтобы его голос звучал искренне и душевно. Я не люблю тебя, Данилевский, очень давно не люблю, хотя поняла это совсем недавно. Иногда вдруг вспомню, как любила. Так отчетливо, что горячо становится в груди, перебирается куда-то повыше сердце, начиная свою песню одинокого ударника… Подступают неожиданно слезы… Но это совсем другая история. Там – где я его любила – Катька была маленькой, худенькой, светловолосой, с большой головой, мало кушала, задавала удивительные вопросы, а ее будущий Цепеллин плохо играл на пианино, стучал с утра до вечера по парте, выводя из себя учителей и мечтая об огромной ударной установке, в которой будет столько барабанчиков – больших, маленьких, средних, что по ним не перестучать за целый день – и руками, и палочками, и специальными щеточками, от которых получается такой удивительный, шепчущий звук… Стучал, не учил в школе русский – всё, танков нет и язык никто не заставляет учить, – не читал Пушкина, а тем более Набокова, косил глаза то на одну милую девочку, то на другую, ел с аппетитом мамины цепеллины и картофельные драники и не знал, что где-то далеко, за восемьсот километров, на той же тридцатой параллели, растет тонконогая, трепетная, искрометная Катька, которая однажды увидит его и скажет: «Ах!..»
Такое странное-странное ощущение. Я села рядом с Катькой. Она в задумчивости гладила пальцами краешек планшета. На экране рядом с именем ее литовского принца светилась зелененькая точка. Вот она пропала, вот опять появилась.
– Он сейчас онлайн, да?
– Да…
– А кто-то еще может сейчас с ним разговаривать?
– Конечно… Он хоть с пятью людьми сейчас может разговаривать одновременно. Может музыку слушать или фильм смотреть…
– Что, и с тобой в это время переписываться?
– Да…
Странно, вот прямо физически чувствуешь, что где-то сидит так же человек, ждет, что ты ему напишешь – я видела, что последнее сообщение было от него. “It’s a complicated question”.
– «Сложный вопрос» – это он о чем, Катюнь?
– Да!.. – махнула рукой Катька. – Не обращай внимания! Это он пишет, что был на полуторачасовом семинаре в Норвегии, слушал лекцию о том, как нужно собираться перед выступлением, чтобы не волноваться. Ты помнишь, какой он красный был на своем сольном выступлении во Дворце?
– Да помню, конечно… Очень жалко его было…
– Не жалей мужчин, мам!
– Хорошо, не буду, – кивнула я. – Что ты такая строгая с ним сегодня?
– Да не знаю. Что-то… – Она рукой как будто попыталась снять что-то перед лицом. – Что-то какие-то мысли… Не знаю, ерунда. Такса какая-то, дудка круглая, такая знаешь, крученая…
– Где?
– Да как будто вижу перед собой…
– Катюнь, ты бредишь? – я потрогала ее лоб.
– Нет, пытаюсь быть ведьмой, как ты.
– Не стоит, – я поцеловала ее в гладкий прохладный лобик. – Лучше будь счастливой и любимой. Ведьмами становятся не от