и прислонилась к стене. Взгляд ее был устремлен куда-то вдаль. В нем было столько сдержанной тоски и печали. Выражение тайной муки, что исподтишка колет сердце, застыло на уставшем лице. Она резким движением руки отбросила назад черные упругие кудряшки, и взгляды их встретились. Он уловил блеск слез в уголке ее глаз. Писатель презрительно поджал губы и поспешил продолжить путь. Ускоряя шаг, он будто боялся снова «заразиться» несчастием. Он шел и раздраженно думал, как неприятны все эти неудачники. Писатель ненавидел в них себя и то постыдное, что хотел забыть, – его неприкаянная душа осталась по-прежнему бедной, скудной и трусливой.
* * *
Ничто так не помогает забыть прошлое и почувствовать новую жизнь, как перемена места. Писатель купил дом на берегу моря, на престижном курорте, где ночная жизнь бурлила и пенилась, подобно лучшему игристому. Там он был почти не собой; какой-то своей лучшей копией, что, подобно дорогому костюму, можно было надевать для посторонних. Среди роскоши и праздной жизни легко спрятаться от самого себя. Ему нравились пряные дни, подхваченные зеленой волной, мерно покачивающие его яхту; и особенно нравились жгучие ночи, приправленные бесконечным весельем, играючи встряхивающие его жизнь.
Сначала незаметно, потом проблесками, а после ощутимо ширясь, стало происходить неизбежное – пресыщение. Слабой душе легко себя потерять. Его мало что интересовало и вдохновляло. У Писателя теперь не было цели, отныне даже стремиться уже не к чему. Он исполнил свое единственное желание, но как же быстро радость от этого бесчестного достижения сошла на нет. Огромную бездну ничего не заполняло. Чувство драйва и веселья давали только «допинги». Разливая уверенность по бокалам, пусть и ненадолго, он ловил недостающий кураж.
Просыпаясь к обеду, он сразу выходил на балкон своей спальни. Голый и свободный, он закуривал сигарету и смотрел на искрящуюся морскую лазурь. Копну пышных волос трепал легкий бриз, а ему было тяжко – душа не чувствовала ничего, кроме горького привкуса похмелья и табака. Только ночь приносила ему облегчение. Своим звездным плащом она скрывала его личную пустоту, прислоняла к нему свои жаркие губы и вдыхала в него аромат порока и удовольствия. В этой пестрой амальгаме текла его жизнь. Но он забыл, что, примерив чужую судьбу, он должен доиграть спектакль до конца, не покидая своего амплуа гениального писателя.
В один из неизменно солнечных и жарких дней, когда воздух плыл в муаре и сосны источали тонкий аромат разгоряченного полудня, раздался звонок. Он еще спал, и тяжелая голова отказывалась «включаться». Звонила его агент. Поинтересовавшись, как у него дела, и не дождавшись ответа, она сообщила, что издательство ждет от него следующую книгу. Ждет означало требует. Прошло так много месяцев, что ему самому было трудно поверить в такие космические скорости его простого земного времени. Что он делал? Где он был всё это