смысла. Много кастрюль из чугуна и алюминия, сковородки и странный предмет с горловиной и деревянной ручкой. «Это фарш крутить, неужели не знаешь, Нафталий?» – сказал ему Йойо. Нафталий не знал, удивился, в Нью-Джерси он такого не видел. «Все в мешок и вниз», – воскликнул Йойо наставительно. Он убежал с громоздкой газовой плитой, обернутой мешковиной, с привязанными сбоку бечевкой конфорками. Этот Йойо, балабол и разгильдяй, был хорошим работником. Раз Хези его держал, это можно было понять сразу и без наблюдений и выводов, потому что Хези был лишен сантиментов в этом вопросе. Тот не работает, кто не работает – такой у него был строжайший принцип отбора.
К четырем со всем разобрались, разгрузились, получили оплату, поделили заработанное и щедро подаренное клиентами, пожилыми людьми, с трудом объяснявшимися на иврите, какими-то непривычно тихими для этих мест. Без подозрений относившихся к людям. Толя не хотел брать у них чаевые, им нужнее, но отказываться одному было неудобно, он никогда не хотел выделяться. Сейчас тоже не выделился. Поехали есть фалафель. Хези сказал, поставив машину у «офиса», как он выражался не без гордости: «Сегодня съедим мясца по-иерусалимски, знаешь, что это такое? Едал уже, Нафтали? В «Симу» пойдем, это здесь за углом». Он был бодр и весел, и день был такой же ветреный и не назойливо стылый от жары. Два шага до осени, вообще. Слава Богу! Богу слава! Хези был религиозен, как он сам считал про себя. В офисе все смыли пот, помылись по пояс, обтерлись полотенчиком, посвежели. В углу комнаты был туалет и душевая, которую пристроил уже Хези, приняв дело у отца.
Так вот, иерусалимское мясо, мясцо, как называл его Хези. В «Симе», средних размеров зальчике с низким потолком, прямо у входа стоял раскаленный противень, на котором происходило шумное и пахнущее небывалым удовольствием мясное действо. Парень в пиратской повязке на лбу колдовал над горкой куриных потрошков, выборочно и аритмично двигая рукой с металлической лопаткой. Второй рукой он хватал открытую литровую банку с молотыми специями и щедро швырял из нее таинственную смесь, состоящую из зиры, куркумы, перца, зерен кинзы и сушеного молотого манго. Да-да, манго. Знаком ли вам такой экзотический фрукт? Конечно, знаком. Существует незыблемая уверенность в ваших обширных знаниях, господа, в узких кругах двух (трех, четырех?!) столиц.
Все четверо шумно уселись за столик, противно прозвучав металлическими ножками о каменный пол. При англичанах или даже еще при турках здесь был склад хозтоваров. Хези тепло пожал руку хозяину и попросил «всего и помногу, мы голодны, брат мой Йоси, перетрудились сегодня». Он отдал ему две новенькие купюры, согнутые впервые в их истории именно Хези. У хозяев на улице Уругвай они хранились в толстой книжке, которую написал какой-то Фолкнер. Уильям Фолкнер. «Рааш ве заам», было напечатано на обложке, что означало «Шум и ярость». Прямо над их столиком висела картина с плачущим мальчиком, повсюду тогда, да и сейчас кое-где, висели картины с этим несчастным ребенком. Слезы его украшали и смягчали