стучат по асфальту. Я направляюсь к моей знакомой с работы. Она мне еще несколько месяцев назад дала знать, что двери ее дома всегда для меня открыты. Заплаканная, вся в слезах, я звоню Шади. Она переехала с мужем и детьми семь лет назад в Канаду из Ирана. Но затем ее муж вернулся в Иран на заработки.
У нее есть комната, которую она планировала сдавать в аренду. Триста долларов в месяц – как раз то, что я сейчас могу себе позволить.
Моя комната оказалась очень скромной: четыре белые стены и старый потрепанный диван со скучным серым покрывалом. Да уж, не самая приятная обстановка. Но я уже приняла решение. И следующим моим решением, пожалуй, будут ярко-желтое покрывало и зеленый, как летняя лужайка, коврик. И фотографии в деревянных рамках на стенах… Тепло родительского дома и поддержка друзей мне требуются сейчас, как никогда.
Не разбирая чемодан, я плюхнулась на диван с мыслью:
«Мы сами создаем свою жизнь и, в том числе, свое пространство. Можно сейчас оценивать, где я и что со мной. А можно сейчас быть благодарной за выбор, который я сделала. Может быть, он не самый разумный, но мой. И клетка, которую я все это время ощущала, растворилась.
Можно сейчас судить, что эта комната невзрачная, маленькая и холодная, а можно быть благодарной, что у меня есть крыша над головой. Это тоже выбор. Какой выбор у меня сейчас есть?»
Шади, видя, в каком состоянии я нахожусь, заботливо принесла мне чашечку кофе в комнату с вопросом, желаю ли я чем-нибудь полакомиться и отвлечься. Не успела я сделать первый глоток ароматного напитка, как раздался звонок: мама. В России сейчас глубокая ночь. Я, кое-как справляясь с нарастающей тревогой, взяла трубку:
– Да, мам, что случилось?!
– Привет, дочь! Как дела?
– Мам, у вас два часа ночи. Все в порядке с папой?
– Да-да, мы в порядке. А ты?
– И я. Я ушла. Съехала… пока Сёма в Сиэтле. Вот так вот резко и неожиданно. Вы, возможно, будете меня судить. Прошу, не надо! Мне своих угрызений совести хватает, – ответила я и после секундной паузы добавила: – У тебя какой-то странный голос.
– Даш… – молчание на другом конце провода.
– Что? – напряжение было таким сильным, что в голове начали пульсировать вены. Я чувствую, как мама пытается справиться со слезами, но продолжает всхлипывать. Ком подступил к горлу.
– Даш… нас тут уверяют, что нужно тебя забрать. Иначе ты точно закончишь на панели… – мамины слезы, голос, полный страха и бессилия, резанули по моему сердцу. У меня перехватило дыхание от возмущения, жалости к маме и ужаса от самого такого предположения. – Мы, конечно же, сказали в ответ, что ты не такая.
– Что? Ты серьезно думаешь, что твоя дочь опустится до такого уровня?!
– Нет, нет… И… мы тебе полностью доверяем. Доченька, если тебе трудно, может, домой? – всхлипывала мама.
Я, насколько могла, взяла себя в руки.
– Ложитесь спать и не думайте об этом. Я, может быть, и нарубила дров, но обещаю, что вам за меня стыдно не будет. Целую тебя, – меня всю трясло, виски сдавило и было трудно