на ткани, – Шафтсбери.
Шафтсбери был театром, куда туристы просились не часто. Гораздо чаще они добирались на Черных Кэбах в Королевский театр или в Доминион. Они были куда популярнее и выглядели на их взгляд, по-лондонски. Эзра мельком взглянул на рыжеволосую женщину, которая смотрела куда-то вдаль. То, что это явно не турист, мужчина знал абсолютно точно. Платье было слишком уж не по погоде, босоножки на небольшой ступне сжимали тонкую кожу красными ремешками. К тому же первая посетительница его автомобиля вообще не рассматривала достопримечательности города. А значит, видела весь этот антураж много раз.
– Работаете в этом театре? – поинтересовался Эзра. Не смотря на всю свою скрытность по отношению к людям, он все же часто интересовался жизнью людей, которые оказывались в Черном Кэбе.
– Да, – женщина улыбнулась, сжав руки в замок, – Шафтсбери мой второй дом.
И Эзра знал, что она не лжет, хотя бы только потому что зеленые глаза загорелись каким-то слишком уж полыхающим огнем, того и гляди обдаст жаром, и кожа превратится в темную корку с гнойными подтеками, настолько ожоги могут оказаться сильными.
– Актриса? – Браун продолжал говорить, пока они стояли в очередной пробке, образовывающейся в центре Лондона в девять утра.
– Да, сегодня мой двадцатый спектаклю здесь, – женщина заглянула в небольшую сумочку, черт!
– Что-то случилось?
– Оставила телефон в машине.
Эзра кивнул, в таких ситуациях лучше помолчать. Женщина заметила его растерявшийся взгляд.
– Сегодня мы всей семьей ехали в театр, на премьеру. Хотела показать им место, где работаю. Где дышу и… И просто радуюсь жизни… Но машина попал в аварию…
Эзра открыл рот, чтобы что-то сказать.
– Нет-нет, не переживайте, авария не серьезная, небольшая царапина, она провела по тонкой шее длинными пальцами, задевая небольшую рану, – мой муж и сын подъедут позже. А мне надо было срочно ловить такси, чтобы приехать пораньше, и провести генеральную репетицию.
– Вы вижу, очень любите свою семью, – мужчина включил поворотник, и свернул вправо.
Женщина вдруг погрустнела.
– Вообще-то в нашей семье не все так гладко, как могло бы быть.
– И в чем же дело? – Эзра рукой показал водителю, пытающемуся перестроиться в другой ряд, чтобы тот проезжал.
– Это долгая история, – женщина поджала ярко накрашенные губы и отвернулась, наблюдая теперь за тем, как соседняя машина трогается с места.
Эзра привык, что сначала люди бывают неразговорчивыми. Закрытыми. И думающими, что они здесь единственные, кто понимает все в этой жизни. И Эзра полагал, что он тоже знает о жизни больше, чем люди, которые садятся в салон Черного Кэба. У него были на то причины. Он полагал, что лучше разбирается в жизни.
Но это проходит.
Для этого обычно требуется не один месяц, для осознания этого порой года бывает мало.
Женщина по-прежнему молчала, и даже когда Эзра мельком взглянул на нее, она продолжала смотреть в окно и делать вид, что ничего не происходит.
Молчание