знакомства я закрепил тем, что достал из кармана долго хранимые карамельки, которые бабушка от души, нет-нет да и баловала нас, и раскрыв ладошку с сияющим лицом протянул «даме моего сердца». Она приняла конфеты и дружбу с улыбкой. Гости пробыли у соседей не долго, и я с грустью наблюдал, как моя принцесса садилась в салон «Москвича».
Не помню, как долго я страдал, переживая разлуку, но в те минуты, когда особого занятия не было, я вглядывался через ограду на соседнее подворье, в надежде увидеть причину моих потаенных мыслей и чувств, если это таким термином можно назвать.
Прошло больше десятка лет. Я, как и многие, если имеют смелость признаться, влюблялся и в школе в девочек и в учительниц, когда стал чуть постарше, но никогда и никому об этом старался и мимикой не показывать. Да и вообще, я был скромным парнем. Даже в старших классах и на первом курсе института для меня девушки были почти что табу. Как в песне «Первым делом, первым делом самолеты,…».
Успешно сданная летняя сессия, перевод на второй курс и первая практика, которую я проходил в родном селе, дали мне второй толчок сердцу. А автором толчка стала моя бывшая одноклассница, Нина, которая проучилась в первом и втором классе всего года полтора, уехала с семьей жить за Урал.
Она приехала через девять лет в гости в те места, где когда-то прожили недолгое время. И я почувствовал, что ветерок перемен раздул ту «золу» от симпатий, которые были у меня к однокласснице, когда она вертела впереди своей белокурой головкой с косичками, заплетенными большими бантами, в искорку и стремительно разгоревшейся в костёр.
Это была взрослая (мне только исполнилось 18 лет) любовь. Любовь чистая, платоническая, как говорится. Возможно, я больше напоминал своим старшим землякам телохранителя этой приезжей блондиночки, чем ухажера. В крайнем случае, мне поступали предложения – уступи девку, я бы с ней… Благо, что всё общее, что нас годы связывало до этого, определенные навыки поведения в приличном обществе, тактичность и основы философского мировоззрения брали верх над желанием, просто, дать в морду. Но, как можно, свои же пацаны.
На память об этих отношениях, я, использовав трактор Т-4А, на котором я проходил практику в колхозе, пятикорпусным плугом склон напротив улицы, где жила Нина, расписал на полную глубину корпусов целину, надписью буквы «Н». Много лет селяне недоумевали, кто таким образом опробовал пахотный агрегат, испортив часть пастбища и единый окрас ландшафта.
Вернувшись на учёбу, я часами писал Нине длинные письма, по 4—6 тетрадных листов. Это ещё не были поэтические признания, но когда под напором своих товарищей, я сдался и прочитал то, что пишу, то они частично потеряли дар речи. Самое слабое выражение, которое помню, было «Ну, ни фига себе!» Кто-то из них, давая оценку моим открывшимся способностям писать красивые письма, сказал: «Ну, ты, ваще! Дядя Саша, ты учитель классической любви».
Так и повелось. Все знают,