Она было открыта. Я вошел в чужой и одновременно с этого момента в свой дом, хоть и приписан в нём не был.
Во дворе, на приставленном к забору, отделяющий двор от огорода, табурете стоял обрез (я по привычке называю овальный оцинкованный таз), в котором моя старенькая, щупленькая и от того, что согнулась над стиркой бабушка Настя, казалась совсем осевшей к земле и сгорбленной. Она натирала хозяйственным мылом какие-то кухонные полотенца и салфетки, после чего «яростно» принималась их теребить своими сухонькими, изрезанными тоненькими жилами, с потрескавшимися от постоянного труда по хозяйству и у печи ладонями, руками.
Она услышала, как открылась калитка, повернулась в мою сторону, но яркое утреннее солнце слепило ей глаза, и она привычно приложила руку над глазами так, чтобы прямые солнечные лучи не мешали узнать вошедшего во двор. Она узнала меня, охнула и стала оседать, придерживаясь за таз, который начинал опрокидываться.
Я бросил портфель и бросился к ней, подхватил её и прижав к груди, со слезами на глазах и иначе не мог, так как с самого детства эта душевная женщина воспитавшая всех внуков и не только меня и моих братьев, но и двоюродных, которые из-за того, что родители работали в колхозе, были вынуждены детей куда-то определять.
– Бабулечка, здравствуй! Здравствуй, родная!
– Саша! Внучок! – бабушка рыдала тихо, только всхлипывая, что ощущал я на себе её дрожью.
На шум во дворе выбежала мама и бросилась ко мне в объятья. И вот мы уже обнимались втроём. После недолгих поцелуев, я убрал таз и усадили с мамой бабушка, у которой от радости ноги отказали.
– Сынок, как же так? Почему не написал. Радость-то какая! Отец на смене работает. А Витю сейчас разбужу, ему тоже на работу. Он под утро пришёл, гуляка. Как ты, сынок? Вижу поправился. Кормят хорошо?!
– Хорошо, ма, кормят хорошо и всё хорошо.
– Пошли в дом, я тебя покормлю. Мне к восьми тоже на работу. Я отпрошусь, в школе лаборантом работаю, я писала.
– Не стоит отпрашиваться, мама, я на 10 дней приехал. Успеем наговориться ещё. А кушать хочется, проголодался. А потом посплю немного, почти две ночи не спал. Не хотелось, хотел дорогу запомнить, хоть и темень за окнами, а смотришь, там огоньки – люди живут, там село проезжали, в городе остановка – интересно. Вспомнил, как мы к брату Лёше в армию ездили на поезде.
– Пошли в дом. Мама, дойдёте сами? Пошли, сядем за стол, – обратилась мама сначала ко мне, потом к свекрови своей, моей бабулечке, которая никак не могла поверить своим глазам тому, что они видят.
В кухню забежал брат, сонный, но понявший уже, что в доме случилось что-то неординарное и, хоть спать ох, как хотелось, но нужно что-то важное не пропустить. Он схватил меня в охапку, зажав мои руки, опущенными «по швам», при этом бурно высказывал эмоции:
– Здоров, брательник! Ну, ты, даёшь! Я на работу, а вечером по девкам пойдём. Отсыпайся.
– Балабол, – мама обратилась