не заснуть и не грохнуться, схожу с тумбочки, т.е. с квадратного метра, обозначенного тем, что он на пять сантиметров поднят от пола. Начинаю ходить возле него. Осмелев, подошел к входу в роту и выглянул на лестницу, столкнувшись лицом к лицу с помощником дежурного по училищу, майором Конаковым, который бессовестно крался вдоль стенки, чтобы незамеченным выглянуть и понаблюдать за дневальным. Блин, взрослые люди, целый майор, а ведет себя, как сержант. Закричали оба – он от неожиданности, а я от страха. Далее последовала неловкая ситуация: приложив руку к головному убору, я пятился назад к тумбочке и заикался, помощник дежурного семенил за мной.
– Почему сошли с тумбочки, курсант? – спрашивает майор, поправляя пистолет. Мне стало страшно. Где дежурный? Спит, наверное, будите.
Целый день между тумбочками заплывал по роте, как карась, бессмысленно разливая и стаскивая воду с линолеума. Дежурный по роте за ночной залет отыгрывался на мне по-полной. К сдаче дежурства мое тело онемело, пальцы распухли от постоянного выкручивания тяжелой тряпки. Хорошо, что не застрелил.
Позже учишься спать на тумбочке с открытыми глазами. Как-то ротный – майор Литвиненко, у него с взводным одинаковые фамилии, подошел к стоящему на тумбочке курсанту Охрименко и минуту смотрел в его открытые глаза. Потом Литвиненко ущипнул дневального за щеку, тот пискнул, как попавшая в лапы совы мышь, и чуть не потерял сознание от неожиданности происшедшего.
V
Началась осень, а с ней и наша помощь прозябающему сельскому хозяйству в сборе картофеля, морковки и капусты. Подмосковным совхозам помогал обычно первый и второй курс. При этом, выезды на поля были в выходные дни, за счет увольнений, которых мы после присяги не видели.
Подъем в 4 утра, долгая дорога в машинах на деревянных скамейках, от которых задницы превращались в деревянный орех. От тряски кружилась голова, мысли перемешивались, перетирались в бессмысленную сухую труху.
По прибытию следовал девятичасовой труд в физиологически сложной позе, связанной с вытягиванием овощей из мокрой жирной земли. Казалось, время замерло посреди бесконечного дня.
Все дружно возненавидели овощ, привезенный Петром I, буквально с первого выезда. По уши в грязи, с тяжелыми и с налипшей грязью сапогами, ползаешь по грядкам, как контуженная черепаха. Встал – выпрямишься больше, чем на минуту, – получаешь грозный рык сержанта.
Я старался – руки были в грязи, а заднее место – в мыле. Собрав за день какое-то космическое количество картошки и морковки, я был измучен, как бык на корриде. Однако на подведении итогов меня с еще несколькими курсантами назвали «часто отдыхающими» и зачислили чуть ли не в предатели. Я хотел что-то возразить и назвать количество собранных мною мешков, но сообразил, что спорить в армии бесполезно, и сглотнул горькую слюну.
Следуем обратно. Сажусь на ближайшую к выходу скамейку и сквозь щели в тенте смотрю на пробегающие вдоль трассы желтеющие деревья. Под калейдоскоп