что тебе заходить в церковь можно, а ворам и убийцам нельзя? – спросила Надежда и пытливо, серьёзно уставилась в лицо Наташи. – Почему ты думаешь, что им нельзя заходить? И кто должен запретить?
– Ну, я не знаю, кто должен запретить, – нервничает Наташа, – наверное, попы. Те, кто следят за порядком в церкви.
– Но ведь на лбу человека не написано, кто он? – настаивает Надежда.
– В таком случае надо просто разъяснять, чтобы люди понимали, что таким в церкви делать нечего.
– Вона куда ты загнула! – поражается Надежда, однако ничуть не раздражаясь, но и без тени насмешки. – Так ты скажи, Наташа, почему тебе заходить в церковь можно, а ворам нельзя?
– Так я не ворую, а воры должны сидеть за решёткой.
– Не воруешь? – усмехается Надежда. – А мешки ваты и бинтов, что ты носишь с работы, – разве это не воровство?
– Ох, и бесстыжая ты, Надежда. Сама ведь у меня выпрашивала.
– Выпрашивала, а всё равно воровство. А других осуждаешь. Ты меня как-то приглашала на дачу в бане помыться. Классная у вас баня, из мрамора. Наверняка твой Саша тайком натаскал. Он ведь у тебя в строительной части служит?
Или там даром раздают мрамор? Или офицеру можно… воровать?
– Ну и наглая ты! – искренне удивляется Наташа, хватаясь за ведро с клубникой. – Не ожидала я от тебя такого. Сколько раз тебе помогала! Уколы твоим ребятишкам ставила. Эх ты! Как ты можешь такое говорить?
– Ты ведь сама разговор завела. Напоследок спрошу тебя. Ты медсестра, работаешь рядом с врачом. Это хороший пример к твоему вопросу: кому ходить в церковь. Идут ли к вам здоровые люди? На приём?
– Да зачем же они будут к нам идти? О чём ты, Надя? – машет рукой Наташа.
– О том, что и Христос пришёл не к здоровым, но к больным. Грешников он пришёл спасать, тех, кому ты запрещаешь в церковь ходить, – говорит Надежда, поднимая сумку и готовясь идти дальше. – Куда же им, бедным, деваться? У нас общий Отец! Вот они и идут к Нему. За советом. За раскаянием. А без этого как им облегчить душу? Тебе ведь, наверное, хочется поболтать после того, как съездишь в отпуск или купишь новое платье? А когда тебе удалили камни из желчного пузыря, как долго ты потом об этом рассказывала. Забыла? А им – кому ты запрещаешь в церковь ходить? Им тоже надо кому-то рассказать о своей ноше. Чтобы не сделаться ещё злее.
– Нет, тут что-то не так, – не соглашается Наташа, стараясь закруглить разговор, чтобы подумать, общаться ли ей дальше с Надеждой, с этой неблагодарной женщиной, не желающей сейчас понять её, Наташу, или нет.
– Подожди, – говорит Надежда, что-то вытаскивая из карманчика хозяйственной сумки. – Вот, возьми, утром на голодный желудок съешь, простой водичкой запьёшь. А потом свечку зажжёшь, может, поплачешь. Иногда надо.
И протягивает растерявшейся Наташе просвирку, вынув её из беленького платочка, а следом за ней и жёлтенькую свечку, пахнущую мёдом.
– Бери, бери! Это тепло, – говорит Надежда и, схватив хозяйственную сумку, идёт