открывая дверь.
Пострадавшего хотели было утешить, предлагая разные адреса, где, кажется, принимают или принимали раньше.
– Это ничего, у меня под банками еще и бутылки есть! – весело крикнул устоявший под ударом судьбы человек.
Навряд ли кто-нибудь в очереди не пережил теплую радость удачи. Пострадавший – потому, что у него и бутылки были, а остальные оттого, что успели занять очередь до строгого предупреждения больше не занимать. И невелико, кажется, право сдать посуду и получить свои двенадцать или девять копеек, а стоит лишить кого-нибудь этого все-таки права или осложнить его осуществление, как тут же к радостному вкушению жизни примешается привкус горечи и досады. Только пресквернейшим образом устроен человек: радость его от ловко сданной посуды, как и многие другие радости, скоропреходяща, не запечатлевается, не освещает другой раз даже час жизни, а вот трудности и тяготы повседневности способны отравить целый день. И вот эта непрестанная игра с судьбой втемную порождает в одних азарт, в других – восхищения достойную предприимчивость, в третьих – тупую покорность и глухую, невысказанную озлобленность.
Разбирая, считая и расставляя бутылки, Анна Прокофьевна не замолкала ни на минуту, продолжая речь, начало которой слышал первый в очереди, а конец, очевидно, предназначался для тех, кто подойдет после возобновления Анной Прокофьевной ее золотого запаса, который сейчас, как она искренне призналась, был на исходе.
– Витька из школы пришел, из класса выгнали. Говорит, больше не пустят, пока мать не придет. Ну как тут быть?
Деньги – бряк, и – следующий.
– Вы бы не пошли? Надо идти. Все-таки о ребенке дело… Венгерская, не берем… Хочешь не хочешь, а пойдешь…
Деньги – бряк, и – следующий.
– Какому-то там Ивлиеву циркуль в нос стал пихать. На уроке то ли математики, то ли ботаники… Вот память, уже не помню. Сидит он с этим Ивлиевым вместе, что ли. Это до чего же надо ребенка довести, если он циркулем стал в нос пихать! Значит, учителя сами виноваты, так уроки ведут, если детям неинтересно.
Каждый получал свою порцию истории Витьки, страдающего от безотцовщины, материнской занятости жизнеустройством и работой, недобрых учителей, дурных приятелей и собственной тупости.
– Еще и родителей вызывают, уж постыдились бы лучше.
Игорь Иванович ожидал, пока приемщица составит предыдущие бутылки в ящики.
– А вы его накажите, – сказал Игорь Иванович, выставляя свою олифовую тару.
– Тебя не спросила! – высказалась Анна Прокофьевна, с подозрением приглядываясь к бутылкам.
Игорь Иванович изготовился и напрягся. На стол брякнула мелочь. Пока он собирал медяки и серебро, пока прятал в карман и отходил, услышал:
– Наказать-наказать… А что он у меня видит? Ничего он у меня не видит.
На улице Игорь Иванович почувствовал себя победителем. Да, что ни говори, а уже если бы можно было к бутылочкам придраться, если бы подкопаться к ним можно было, Анька бы завернула, как пить дать завернула. А тут чистая работа, тут ни к чему не прицепишься,