ее запястье.
– Скоро гостей будет еще больше.
Час был ранний, всего лишь начало двенадцатого; большая часть Лондона только-только смогла улизнуть с утомительных обедов и чопорных танцев, ссылаясь на мигрени… При этой мысли Далия усмехнулась, зная способность посетительниц своего клуба пользоваться мнимой слабостью прекрасного пола, чтобы добиваться желаемого незаметно для светского общества.
Они заявляют о своей слабости и играют на этом, – призывая кучеров к черному входу в дом, меняя свои респектабельные наряды на нечто куда более возбуждающее, сбрасывая личины, которые носят в своем мире, и примеряя другие маски, другие имена, другие желания – все, что им взбредет в голову, – вдалеке от Мейфэра.
Вскоре все они прибудут сюда, заполнив дом номер 72 по Шелтон-стрит до отказа, чтобы насладиться тем, что предлагает им клуб в любую ночь года – общением, удовольствием и властью, – в особенности в третий четверг каждого месяца, когда женщинам не только со всего Лондона, но и со всего мира предлагается познать свои глубочайшие желания.
Это регулярное событие, известное под названием «Доминион» (или «господство»), представляло собой не то бал-маскарад, не то неистовый разгул, не то казино и было в высшей степени конфиденциальным. Придуманное для того, чтобы подарить членам клуба и их доверенным спутникам ночь, исполненную наслаждения… каким бы рискованным это наслаждение ни было.
У Доминиона имелось единственное, главное кредо: выбор леди.
Далия ничто так не любила в жизни, как возможность обеспечить женщинам доступ к наслаждению. К прекрасному полу относились вовсе не прекрасно, и ее клуб существовал, чтобы исправить это.
С момента своего появления в Лондоне двадцать лет назад она добывала деньги десятками разных способов. Мыла посуду в грязных пабах с сомнительной репутацией и промозглых театрах. Делала фарш в пирожковых, гнула металл на ложки и никогда не получала за работу больше пары пенни. Очень быстро она поняла, что дневная работа не окупается.
И это вполне ее устраивало, потому что она никогда не годилась для работы днем. От ночных горшков и мясных пирожков желудок ее выворачивало наизнанку, работа с металлом располосовывала ладони на ленточки. Она нашла работу цветочницы, где торопилась до темноты освободить корзинки от быстро увядающих букетов, и продержалась там два дня. А затем лоточник с рынка Ковент-Гардена заметил, насколько ее взгляд наметан на покупателя, и предложил ей торговать фруктами.
Этим она занималась неделю, а после он хуком слева швырнул ее в опилки за то, что она случайно уронила ярко-красное яблоко. Поднявшись, она отправила в опилки его самого и стремглав помчалась прочь с рынка, унося с собой в подоле целых три яблока, стоивших больше, чем ей обещали за недельную работу.
Это событие оказалось достаточно значимым, чтобы привлечь внимание одного из самых известных боксеров Гардена. Диггер Найт находился в постоянном поиске высоких девушек с хорошенькими личиками и крепкими кулаками. «Головорезы – это хорошо, – говаривал он, – но толпу завоевывают красотки».