и стольких поисков, думаю, что я нашёл себе родственную душу. Может, через несколько месяцев станем жить вместе.
Лорелей распахнула глаза:
— О, господи, да ты не знаешь, как я рада! – она возбуждённо захлопала в ладоши и обняла его. – А как зовут?
— Зовут Андреа, мы познакомились в лечебнице: эта родственная душа привела ко мне свою собаку.
— Я так рада, знаешь, правда!!
— Спасибо! А мне немножко страшно.
— Я знаю, как себя чувствуют, особенно в начале.
— Вот я и пришёл поговорить с тобой. Хочу знать, как у тебя всё было с Джоном. Как ты себя чувствовала.
— Ну… могу сказать, что поначалу было как-то неловко, я не знала, как себя вести. Боялась, что буду докучать ему, что бы я ни сделала. Надо было держаться спокойно, относиться с пониманием и шире смотреть на вещи, чтобы принять и то, как привык поступать и думать он. Бывало, мне хотелось то надавать ему пощёчин, то обнять. Днём раньше благодарила небеса, что встретила его, а на следующий день хотела бы, чтобы мы никогда не встречались. Тебе много раз покажется, что такая жизнь не для тебя, и пожалеешь, что потерял свободу, но уверяю, что потом всё наладится.
— Так вот что ты чувствовала к Джону? – удивлённо прервал её Давиде.
— Клянусь, что я нисколько не жалею, – но пока отвечала, подумала, что если она и вправду не жалеет, то почему же не может учесть того, что только что сказала другу, и этим ободрить и саму себя.
— Этого мне достаточно, – Давиде весело рассмеялся и взял её руки в свои. – И у тебя всё устроится, вот увидишь; надо просто очень захотеть, верно?
— Ну и … же ты.
Он накрыл ей рот ладонью:
— Эй-эй-эй… нельзя такие слова говорить, – улыбнулся он. – А теперь лучше пойдём выпьем чего-нибудь.
Они взяли по прохладному напитку, пробежались по Музею науки и техники и решили, что настало время найти какой-нибудь спокойный ресторанчик поужинать. Солнце тем временем уступало место луне, и вскоре на небе взошёл пятнистый лучезарно-серый диск, краем прятавшийся за облаками.
Лорелей и Давиде насытились лёгким ужином: всего из двух блюд и маленькой порции чизкейка с фруктами. К счастью, температура опустилась не настолько, чтобы отказаться от прогулки по Манхэттену, и только когда и впрямь устали, они увидели, что давно перевалило за полночь. Лорелей почувствовала себя виноватой оттого, что так надолго задержала Давиде, и пригласила переночевать к себе домой: ей было приятно побыть в ним ещё немного.
***
Лорелей ещё нежилась в постели, когда почувствовала руку у себя на плече. Она повернулась и приподняла веки: ожидала, что увидит лицо Давиде, но глаза, в которые взглянула, оказались слишком темными: это не друг на неё смотрел, у него-то глаза голубые.
— Джонни! – она приподнялась на локтях. – Ты когда приехал?
— Я вчера вечером послал тебе эсэмэску: не прочитала?
— Извини, я не видела.
— Слишком занята другими делами? Я в гостиной с Давиде столкнулся. Он уходил.
— Мы вчера вместе провели вечер, стало поздно, и я пригласила его к нам, – она уселась на кровати. –