отражения, латентного или явного в каком-либо предмете, она старается отойти, отстранится. Ей, по большому счёту, не интересно и даже ненавистно проявление «чуждой воли», воли с чужеродной конфигурацией самого широкого плана. Воли, не резонирующей с её архаическими инстинктами. Ведь «чуждая воля», в большинстве своём, всегда и во всём стремится ассимилировать, поглотить, поработить, распылить. Или, по крайней мере, настроить на свою собственную волну для того, чтобы доминировать, управлять и повелевать. Всякая, встретившаяся на твоём пути «воля», всегда имеет к тебе глубоко корыстный интерес. Но и твоя воля, сколько бы ты не купал её в «благородном вине», в промежутках между любованиями собой, старается делать то же самое по отношению к «чуждой воле». И здесь, как во всяком ином столкновении, – кто кого. Победит сильнейший. «Сильнейший», – в самом широком диапазоне противоречий. Ибо под «сильнейшим», я подразумеваю всё, что может принести победу, подчас латентную, но всегда относительную.
И как всякая материальная структура «неживого плана», в силу своей природной структурной особенности, будет вести себя так, и не как иначе, так и человек, всё его поведение продиктовано его внутренними природными структурными особенностями. И здесь, как и всюду, необходимость того или иного поступка, всегда – абсолютна. Как бы тебе не казалось обратное, ты не можешь поступать иначе. Ибо, по большому счёту, нет никакой свободы воли, всё это миф, рождённый нашей иллюзией. Будто мы можем поступать так, как нам вздумается, независимо от нашей внутренней, строгой структуризации и вытекающей из неё, необходимой организации нашей мысли и воли.
Убеждённость в наличии в нас произвола, есть последствие нашей ответственности, рождённой этой же убеждённостью. Ответственности порождаемой нашим «рациональным разумом», и подогреваемой его производными, моралью, этикой, и собственно, правом. Здесь есть некий замкнутый круг, когда первое рождает второе, а второе рождает первое. Убеждённость в произволе воли порождает ответственность, а ответственность порождает убеждённость в произволе воли. И что на самом деле «первичное», не скажет никто. Нам не выйти из фокуса собственного осмысления, из собственного «круга событий».
В силу нашей строгой зависимости от мотивов, и полной необходимости последовательности поведения, как с точки зрения чистой физики, химии, так и метафизики, любые наши поступки – невинны по своему определению. Как невинен огонь, пожирающий древесину. О! Как бы я хотел, чтобы человек имел «свободную волю»! Чтобы он мог в глубине своей души, самостоятельно, не зависимо от мотивов, принимать решения. Это можно было бы назвать настоящим чудом! Ведь тогда он поломал бы всю фатальность природной последовательности, и смог бы по-настоящему абстрагироваться, от остальной природы. Да, мы все хотим сказки, мы жаждем чуда! Но явь, и холодная действительность, с её нерушимой последовательностью, с её фатальностью необходимых событий, держит нас в своих