ему умереть с голоду и время от времени одалживал ему деньги, без всякой надежды получить их обратно. Так было всегда. Во всяком случае, после того, как он перебрался к нему в переулок Уилдинг.
Себ был на втором курсе. Все шло кувырком. Он слишком отдалился от своих сокурсников, и не было никого, с кем он мог бы поселиться. Приходилось сидеть в этой каморке без центрального отопления где-то на задворках города и довольствоваться компанией Юэна. Других вариантов не было. В двух милях находилось общежитие для старшекурсников. Там жили в основном отвергнутые обществом: безработные, всеми презираемые отпрыски из бедных многодетных семей. Одним словом, малолюдная, заброшенная окраина, которая будто стыдилась сама себя. Хотя, к величайшему удивлению, индустриализация затронула и ее: единственная фабрика по изготовлению соуса в бутылках распространяла на всю округу едкий запах патоки и машинного масла.
У окна в доме напротив каждый день от рассвета до заката сидела умственно отсталая индийская девочка. Ее яркое сари вызывающе контрастировало с миром вокруг нее, как появление живых красок в черно-белом фильме.
Той зимой в комнате Себа было так холодно, что все его тело походило на один огромный синяк. Он спал в одежде и кожаной куртке под двумя одеялами. Постоянный запах сырости и гнилой древесины, порошкообразная гниль на штукатурке под отваливающимися от старости обоями – нечто подобное он видел в американских криминальных мелодрамах. Запах гниения смешивался с устойчивым запахом канализации. При каждом шаге из-под рассохшихся половиц вылетал фонтан столетней пыли и медленно оседал на остатки кое-где еще сохранившегося коврового покрытия, истоптанного грязной обувью. Здесь никогда не было кошек, однако запах их мочи неизменно витал в воздухе. Неисправный холодильник. Пищевые отравления. Грудная инфекция. Полное отсутствие туалетной бумаги. Голод. Холод. Расстройства желудка. Мрак.
От обоих жутко воняло. В том доме было слишком холодно, чтобы принимать ванну, но раз в неделю Себ пытался это делать. Как мартышка, плещущаяся в ручье, он неуклюже зачерпывал ладонями едва теплую воду из наполненной на пару дюймов раковины и пытался поливать себя. Ему никогда не удавалось набрать полную раковину воды из старого как мир нагревателя. Но от вони Юэна у него слезились глаза. Это была дикая вонь: смесь запахов скота и этилового спирта с примесью ракообразного моллюска, оставленного на солнце.
У Юэна было не так много одежды, и однажды он целый год носил ее, ни разу не постирав. Себ, как мог, старался обеспечить себе комфорт. На потрепанном матрасе, содержимое которого он даже не пытался исследовать, был навален целый ворох простыней во главе с самой большой из них, на которой, как на Туринской плащанице, отпечатался его силуэт. Пятнадцать фунтов стерлингов в неделю.
Шесть лекций в неделю: трагедии Шекспира, поэты-романтики, романисты Викторианской эпохи. В каждом произведении Себ ассоциировал себя с нищими, отверженными, преследуемыми. Юэн отводил себе