Аллан нашел, что это превосходная камера предварительного заключения без излишних удобств. Ее размеры – два на три метра – пожалуй, больше, чем малый заслуживает, но ведь и оснований мучить зря человека тоже нет.
Старики вместе оттащили малого в импровизированную предвариловку. Когда его усадили на перевернутый ящик в углу помещения и прислонили к стенке, малый застонал. Видимо, начал приходить в себя. Лучше не тянуть и запереть дверь как следует.
Сказано – сделано. После чего Юлиус водрузил чемодан на обеденный стол, осмотрел замок и, облизав вилку после лосятины с картошкой, в несколько секунд его вскрыл. Затем пригласил Аллана поднять крышку, ведь украл чемодан все-таки Аллан.
– Все мое – твое, – сказал Аллан. – Добычу пополам, но если там вдруг есть туфли моего размера, то, чур, мои – договорились?
И Аллан поднял крышку.
– Что за чертовщина! – сказал Аллан.
– Что за чертовщина! – сказал Юлиус.
– Выпустите меня! – донеслось из морозильной комнаты.
Глава 4
1905–1929
Аллан Эммануэль Карлсон родился 2 мая 1905 года. Накануне его матушка прошествовала в первомайской колонне по Флену, требуя избирательного права для женщин, восьмичасового рабочего дня и прочей блажи. Впрочем, от демонстрации был, по крайней мере, тот прок, что начались схватки, и сразу после полуночи она родила своего первого и единственного сына. Произошло это в маленькой избушке в Юксхюльте при содействии соседской бабки, которая, разумеется, не обладала особыми акушерскими талантами, зато имела общепризнанный статус, поскольку однажды в девятилетнем возрасте сделала книксен самому Карлу XIV Юхану, который, в свою очередь, приходился приятелем (скажем так) Наполеону Бонапарту. К чести бабки можно сказать, что младенец, которого она приняла, дожил до взрослого возраста, да еще и с лихвой.
Отец Аллана Карлсона был человеком заботливым, но сердитым. Заботливым по отношению к собственной семье, а сердитым – на общество вообще и на каждого его представителя в частности. Вдобавок к нему плохо относились верхи этого общества, особенно после того, как он встал посреди площади во Флене и начал агитировать за использование противозачаточных средств. За это ему пришлось заплатить десять крон штрафа, причем сам он уже мог на сей счет больше не беспокоиться, поскольку Алланова мать от такого срама вообще перестала его к себе подпускать. Аллану шел тогда шестой год, и он был уже достаточно взрослый, чтобы попросить у матери более подробных разъяснений, почему кровать отца вдруг переставили в дровяной чулан возле кухни, но в ответ услышал только, что незачем задавать слишком много вопросов, если нет желания получить затрещину. А поскольку Аллан, как и все дети во все времена, такого желания не имел, то тема оказалась закрыта.
Начиная с этого дня Алланов отец появлялся в собственном доме все реже. Днем он более-менее сносно выполнял свои обязанности на железной дороге, вечерами обсуждал социализм на всяческих сходках, а где проводил ночи, Аллан