Чарли. На его тумбочке стояли два полных стакана воды и пузырек аспирина, помимо привычного флакона с витамином В и женьшенем; он подготовился к похмелью. И в обычный день Йель предпочел бы не видеть эту картину, но сегодня – особенно. Ладно хоть свою газету Чарли сдал на этой неделе в типографию пораньше, чтобы они все могли пойти на вечеринку. Утром водители развезут тираж, пока сотрудники будут отсыпаться или обниматься с унитазом.
Он смотрел, как ребра Чарли поднимаются и опадают под бледной кожей. Его плечи, лицо и руки усеивали светлые веснушки, но грудь была чистой, как слоновая кость. Его кожа была такой нежной, словно не знала ни солнца, ни ветра, и когда под ней показывалась кость – локоть, колено, ребро – казалось, что-то чужеродное проступает под шелком.
Йель принял душ и оделся, стараясь не шуметь. Завтракать не хотелось.
На полу лежал оранжевый шарф Нико, вместе с одеждой Чарли. А на кухонной стойке, в магазинной сумке, обнаружились полупустая бутылка водки, голубые топсайдеры[17] Нико, пустая почтовая открытка из Ванкувера, оловянные запонки в бархатном футляре, «Листья травы». Йель хотел бы быть там. Не чтобы завладеть какой-нибудь памятной вещью, но чтобы просто коснуться всего, подумать о Нико, узнать о нем то, чего раньше не знал. Если узнаешь новое о том, кого больше нет, он не исчезает бесследно. Он становится больше, реальнее. Топсайдеры никогда бы не налезли на огромные ступни Чарли; они были в пору Йелю. Как это похоже на Чарли: даже когда он был вне себя, подозревая, что Йель развлекается с кем-то другим, он позаботился о подарке.
Йель скинул тапочки и натянул туфли. Они оказались в самый раз, его большие пальцы вжимались в прошитую и морщинистую кожу, но ему это нравилось, словно Нико пожимал его ступни. Туфли не очень сочетались с его штанами хаки, но смотрелись вполне сносно.
Он доехал надземкой от Белмонт-стрит до Эванстона, прислонясь головой к окну. Не так давно у него на макушке наметилась лысинка – нечестно, ему же всего тридцать один! – к счастью, ее скрывали темные вьющиеся волосы. Прильнув к окну под определенным углом, он чувствовал, как прохлада стекла просачивалась в его череп, остужая все тело. Вчера было слишком тепло для пальто; а сегодня без пальто лучше на улицу не высовываться. Но все равно прохладный воздух был ему приятен, как и прогулка по холоду от станции до галереи. Было начало восьмого, на улицах никого, кроме бегунов.
Галерея занимала первый этаж небольшого здания, бывшего учебного корпуса, а собственно выставочный зал расположился в переделанном холле. Обогрев работал с перебоями, и стены пропускали голоса, но здесь была своя атмосфера. На данный момент у них имелось пространство только для маленьких выставок, и они надеялись перерасти это место в течение нескольких лет и (здесь на сцене появился Йель) разыскать для этого необходимые средства. Отчасти привлекая спонсоров, отчасти подмазываясь к ректору и совету университета.
Кабинет Йеля казался меньше из-за темных книжных полок по всем четырем стенам, и ему это нравилось. Он приносил книги из дома, по коробке за раз, но все равно большинство полок пока пустовали. Или, скорее, были заполнены