я убежала, не оборачиваясь. Проплакала всю ночь, осознавая, что так больше не может продолжаться. Я не могу позволить кому-то использовать себя. Собирала раздавленную гордость по кусочкам, утешая и лелея ее.
Я не понимала его… по-прежнему не понимала. И я мечтала, что однажды проснусь с человеком, который прижмет меня к себе, потому что я действительно нужна ему, потому что я – его мир, а не девушка – объект, и не девушка, способная открыть хранилище (уже после произошедшего в Швейцарии, Палач мне рассказал, что ячейку могла открыть только я).
Мне хотелось проснуться в другой жизни, и не знать, кто такой Макколэй Карлайл.
{Мне хотелось обратно.
Жить по сценарию.
В мою святую святых – зону комфорта.
Там хорошо. Там все просто и убого. Но зато так уютно. Не правда ли?}
Опускаюсь под воду в ванной, задержав дыхание… резко выныриваю, окончательно обрывая бесконечный поток терзающих воспоминаний о той ночи на Бали. Закончив водные процедуры в просторном джакузи, выхожу из него и завязываю на груди полотенце. Скорее, по инерции, чем из желания посмотреть на себя в зеркало, протираю салфеткой запотевшее от пара стекло. Нервно кусаю губы, пытаясь не обращать внимания на едва заметные синяки на теле, полученные во время бурных схваток с Карлайлом.
И один последний, полученный в Хранилище, от удара об стену… поворачиваюсь к зеркалу спиной, и, приспуская полотенце, пытаюсь визуально оценить, сколько еще времени мне ходить с подобным «украшением» на теле. Быстро теряю интерес к крупному желто-коричневому пятну с красными вкраплениями полопавшихся сосудов, потому что всем моим вниманием мгновенно овладевает татуировка ветвей Сакуры… и безобразные шрамы, прикрытые набитыми распустившимися бутонами.
Несмотря на современные методы обезболивания, я чувствовала каждое прикосновение иглы к своим шрамам. Сначала. А потом, ощутила, как Макколэй сжал мою ладонь, и я просто смотрела на костяшки и слегка набухшие вены на его руке, чувствуя ее вес и силу. Поднимала на него взгляд и забывала о боли, пропадая в гипнотизирующем омуте зеленых глаз…
Я не должна о нем думать. И не должна больше проверять новости каждый день, с отчаянием выискивая информацию о нем… рано или поздно, мы, конечно, встретимся, чтобы решить некоторые вопросы насчет моей мамы, но я хочу быть готовой к этому моменту и больше не собираюсь терять голову.
Я не знала причину его приступов и неадекватного поведения в Хранилище, но знала, что он жив и сейчас находится под стражей, как подозреваемый в покушении на жизнь Стефана Грейсона, отца Джеймса. О подробностях СМИ молчали. В то, что Макколэй психически болен, мне верилось с трудом, но факт остается фактом – очевидно, его нервная система устает контролировать все происходящее двадцать четыре на семь, и у него случаются подобные «срывы», которые напоминают мне агонию наркомана, страдающего от ломки.
{Скажи мне правду, Энигма! Скажи мне. Правду. Я не могу! Не могу… я тебя не вижу. Я ничего не вижу…}
На какое-то