– вчерашнее приключение; нервов они там оставили предостаточно.
Мишка нахмурился, не подозревая, насколько близко подошёл к разгадке.
В открытую дверь ворвался ветер. Разбавил напряжение и вонь потных тел сырой прохладой. Спутал мысли.
– Снотворного? – снова влез в разговор Денис. – Вы чего? Опять подсели? – Переспросил:
– Нет, серьёзно?
Спирин раздражённо взглянул на напарника.
– Да иди ты. – Даже в «лучшие» времена они ничем, кроме «травы», не баловались. – Спим хреново, не слышал… – Отвлёкся, когда мимо провели Семёна, рукой прикрывающего разбитый нос. Заметил на пальцах кровь. – А? – Снова посмотрел на Дениса, вспоминая, о чём говорил. – В субботу почудили маленько… вот и не спится.
– Да мне без разницы, – парень осклабился, – чем вы занимались. – Отпрянул, когда Мишка угрожающе махнул рукой. – Всё, всё. Видел, что бывает, когда с расспросами лезешь.
– Ты ещё… – прошипел Костёр, провожая избитого парня взглядом, на лице не то сожаление, не то разочарование. – Ну, сорвался, бывает.
Действительно…
Денис рассмеялся. Улыбнулся Костёр. Не улыбался Спирин, оставаясь при своём мнении. В двери показался Круглый и Мягкий: лицо голодного человека, акульи глазки лизнули помещение.
– Костров. – Взгляд не сулил ничего хорошего. – Ну-ка пойдём со мной.
– Чего ещё? – Дмитрий отлип от стены, но остался сидеть. Если выгонят, зачем унижаться?
В раздевалке снова наступила тишина. Все, кто оставался в комнате, ждали развязки. Половина с недоумением: неужели новенький решил стукануть; другие с испугом: на столе остались карты и валялась мелочь, а у кого-то в шкафу стояла початая бутылка водки. Один Костёр смотрел с неприязнью, пытаясь скрыть истинные чувства. Теперь, когда злость испарилась, он искренне стыдился несдержанности, но боялся прослыть трусом.
– Пойдём, говорю! – старший мастер повысил голос. – Пришли к тебе.
И неприязнь мгновенно сменилась апатией: похоже, его всё-таки нашли таинственные владельцы пустыря.
На игре…
Одним игроком меньше…
Дмитрий непроизвольно посмотрел в сторону ножниц, страшась и в то же время (неужели правда?) желая увидеть кровь. Много крови, целые лужи. По правилам шоу никто не мог прийти на помощь проигравшему в течение тридцати секунд. Всего полминуты, но для зрителей это время растягивалось втрое; сколько длилась пытка для изуродованного паренька – не знал никто.
Кровь вытерли. На полу, и на узкой полированной плите, куда клали руки. Лишь эластичные кожаные ремни, для тех (по статистике, пятьдесят четыре процента), кто отказывался положить руки добровольно, назойливо лезли в глаза бурыми пятнами. Такой пустяк в сравнении с творившимся минуту назад. После, наверное, литра густой тёмно-вишнёвой крови, толчками хлещущей из обрубленных предплечий и не похожей (может, глаза отказывались верить?) на настоящую.
Рассеянно разглядывая станок, Костёр вдруг понял, почему