зло, но и добро обретается»65. Были наполнены неоднозначным содержанием и представления о коне.
В эпоху первого русского царя Ивана IV Васильевича конь продолжает исполнять традиционные для себя роли и объекта сакрализации, и сакрального атрибута66. В это время67 здесь практикуется обряд освящения коня, после чего его особенные свойства, согласно специфике средневекового сознания, еще более усиливаются. Вот как описывает Р. Ченслер Великое водосвятие, происходившее перед кремлевскими Тайницкими воротами68 в 1554 г.: «Привели царских жеребцов напиться этой воды; также и другие многие приводили сюда своих лошадей – напоить их; через это делали своих лошадей столь святыми, как и самих себя»69.
Свидетельство Ченслера подтверждается записками других очевидцев: А. Дженкинсона, бывшего в Москве в 1557–1571 гг., который упоминает, что «привели [на водокрещение] и лучших царских лошадей пить упомянутую святую воду»70, и Дж. Флетчера: он был здесь в 1588 г. и, следовательно, мог наблюдать за обычаями, бытовавшими по смерти Ивана IV. «Такой обряд совершается в Москве с большим торжеством и пышностью, в присутствии самого царя со всем дворянством, начинаясь ходом в виде процессии через все улицы к Москве-реке <…> Когда церемония окончится, то сначала царские телохранители, а потом и все городские обыватели идут со своими ведрами и ушатами зачерпнуть освященной воды для питья и всякого употребления <…> После людей, ведут к реке лошадей и дают им пить освященную воду, чтобы и их освятить», – замечает Флетчер71.
Уподобление царя богу было традиционным для русского самомознания, поскольку «российского царствия самодержавство божьим изволением началось»72 и «царь убо властью подобен вышнему Богу»73. «В конце концов, все – как вельможи, так и чиновники, как люди светского сословия, так и духовного, – официально признают, что воля государева есть воля Божья и, что бы государь ни совершил, хотя бы и ошибочное, он совершил по воле Божьей. Поэтому они даже верят, что он – ключник и постельничий Бога и исполнитель его воли», – подтверждает А. Гваньини74. «Так угодно Богу и Великому государю», – эта фраза была обыкновенной для эпохи, когда оформлялась первая русская концепция царской власти75.
Эта особенность средневекового сознания дала Ивану IV обоснование его исключительной миссии судии, наказывающего зло в последние дни перед Страшным судом: «Яз же убо верую, о всех своих согрешениих вольных и невольных суд прияти ми, яко рабу, и не токмо о своих, но и о подовластных дати ми ответ, аще что моим несмотрением погрешится»76. Эта миссия, когда, по свидетельствам очевидцев И. Таубе и Э. Крузе, царь «сжигал и убивал все, что имело жизнь и могло гореть, скот, собак и кошек, лишал рыб воды в прудах, и все, что имело дыхание, должно было умереть и перестать существовать»77, стала основным предназначением его деятельности.
Наказания