какая разница, – я равнодушно пожал плечами.
Реакция отца меня удивила. Вместо того чтобы назвать имя, он взял телефон и позвонил маме. Затем достал из бардачка ручку и блокнот. Переписав имя и отчество, протянул мне лист.
– Энгельсина Никтополионовна, – прочитал я по слогам, чувствуя, как спина покрывается липким потом. – Это шутка? Язык сломаешь.
На восьмой этаж я поднимался пешком. Держа в руке листок, снова и снова читал вслух:
– Энгельсина Никтополионовна… Никтополионовна… Измена полная!
Прежде чем позвонить в звонок, я последний раз взглянул на листок и сунул его в задний карман джинс. Едва в квартире раздалась трель, загавкала собака. По лаю я определил, что у этой… блин, опять забыл имя, живет большая собака. Чуть погодя услышал стук каблуков и поворот ключа в замке. Дверь открылась.
Я выпал в осадок. Воображение рисовало, что увижу женщину средних лет, отдаленно напоминавшую нашу англичанку. Куда там! Передо мной стояла старушенция, которой на вид было лет двести. Ростом чуть выше вертящейся под ногами лайки. Худенькая, хрупкая, ее запросто могло унести в другую комнату сквозняком. Несмотря на преклонный возраст на ней были туфли на высоченном каблуке, а прическа взлохмачена так, что походила на Эйфелеву башню. Или лучше сказать на Биг-Бен. Я ведь все-таки приехал к ней учить английский язык.
Очевидно бабулька до сих пор комплектовала по поводу невысокого роста, оттого и мучила себя, ходя по квартире на каблуках и сооружая на голове полуметровые конструкции.
Лайка снова залаяла, проявив ко мне интерес.
– Тихо, Макинтош! – сказала хозяйка.
Я невольно усмехнулся. Голос у старушенции был тоненький, как у десятилетнего ребенка.
– Здравствуйте, я Максим, – представился я.
– Я вас жду, – ответила она, пропустив меня в прихожую.
Макинтош встал на задние лапы, пытаясь меня лизнуть.
– Место! – кричала хозяйка. – Я сказала, место!
Пес совершенно к ней не прислушивался. То ли был до неприличия избалован, то ли настолько обрадовался появлению гостя.
– Макинтош, прекрати безобразничать.
– Я люблю собак.
– Этого пса невозможно любить, он жуткий эгоист.
– Сколько ему?
– Пять лет. Возраст далеко не щенячий, а ведет себя, как трехмесячный щенок. Макинтош, не позорь меня перед гостем!
Мы прошли в большую комнату, я быстро сунул руку в задний карман, достал бумажку, чтобы обратиться к старухе, но Макинтош, изловчившись, выхватил листок и бросился бежать.
– Проказник жуткий! Извините его, Максим.
– Ничего страшно, – промямлил я, понимая, что готов провалиться сквозь землю.
Положение безвыходное. Репетиторша смотрит на меня, я на нее. По всем правилам необходимо обратиться к ней по имени-отчеству, но я их не помню. Стерлось все из памяти. Напрочь! Помню только, имя начинается на «Э». Эльвира? Элеонора? Нет, не то. Может, Эсмиральда? Опять мимо. Черт, как быть? С отчеством вообще жесткач. Даже вспоминать не стоит.
– Ну-с,