ни во сне, ни уж тем более в реальности. Как он сказал перед тем, как проснуться и пойти пить свой кофе, «ну и что?». Мудрые слова. Ну и что? Он имеет право спать хоть с тысячей красивых блондинок, мне-то какое дело?
Я – последний человек, который должен рассказывать другим о моногамии. Никто никому не принадлежит, никто никому ничего не должен, пока не прозвенит будильник, ведь так? Почему же сейчас единственное, о чем я мечтаю – создать персональный ад для Зейна и его подруги, в котором русалки-лесбиянки будут мучить обоих до бесконечности?
Тыква запрыгивает на одеяло, урчит и тычется носом в лицо, периодически мяукая.
– Проголодалась? – Глажу кошку, и она охотно подставляет голову под ладонь. – Пойдем, девочка, пора завтракать.
Мне хочется провести в кровати весь день, но я заставляю себя встать – в том, чтобы продолжать рефлексировать из-за Зейна и Эвы, нет никакого смысла. В конце концов, я с самого начала знала, что они спят вместе, так какой толк без перерыва об этом думать? Есть дела поважнее, чем обломавшийся во сне секс.
Иду на кухню, одной рукой достаю кошачий корм и насыпаю в миску, другой ищу в телефоне номер частного детектива, который помогает мне в поисках отца.
«Привет, Кристиан! Как дела? Слушай, догадываюсь, что это нереально, но можно ли найти информацию о человеке, который приезжал на машине к дому мамы двадцать лет назад?»
Сообщение отправляется, я заливаю кукурузные хлопья молоком и с ногами забираюсь на деревянный стул, обхватив колени руками. Не знаю, на что я рассчитываю: мне известно, что записи с камер наблюдения хранятся не больше тридцати суток. Через десять минут смартфон издает короткий сигнал: новое сообщение. Нетерпеливо кликаю на мигающую иконку мессенджера.
«Привет! Ли, ты в своем репертуаре. Понимаешь, что просишь невозможного? Слишком много времени прошло… Кого ты ищешь? У тебя хотя бы есть фото? Через своих людей в полиции я мог бы пробить его по базе тех, кого когда-либо задерживали и судили в Норвегии, но не уверен, что это даст результат, на который ты рассчитываешь».
Кристиан прав. Пытаться найти напавшего на меня столько лет назад человека в капюшоне – это как искать иголку в стоге сена. Почти без шансов. Почти, но попробовать все равно стоит. Закусываю губу и смотрю на карандаш. Я помню его лицо. Вряд ли когда-нибудь смогу забыть, даже если захочу. Достаю из рюкзака блокнот и несмело провожу первую линию.
Острый орлиный нос, глубоко посаженные глаза, нависающие над ними брови, продольные морщины на лбу, черная густая борода, поджатые узкие губы. Это всего лишь схематичный рисунок, но мне почему-то становится не по себе.
На вид мужчине, который смотрит на меня с расчерченного в клетку листа бумаги, сорок-сорок пять лет. Ровесник отца. Какова вероятность, что они были знакомы, и мама что-то о нем знает? Полагаю, что нулевая, но проверить не помешает.
Прижав телефон плечом к уху, слушаю длинные гудки, одновременно пытаясь справиться с кофемашиной. Жаль, что в отличие