все, что там осталось.
– Отец, ты не наелся?
– Это ему, – задумчиво произнес старик.
– Кому – ему?
Но ответа не последовало: Тук рукой отодвинул в сторону гобелен и поставил перед зеркалом тарелку с едой.
– Поешь и ты, чего уж там!
Затем резко обернулся, чтобы не смотреть на своё отражение, и быстро отошел в сторону.
Химель заметил, что тарелка с рагу в зеркале отражается совершенно иначе: вместо морковки, тушеной капусты с луком в отражении было большое серебряное блюдо с множеством диковинных фруктов и овощей.
– А это что еще такое? – только и успел произнести любимое выражение отца юноша, как одновременно содержимое блюда в зеркале и рагу на медной тарелке вдруг внезапно исчезли.
Пока Тук мастерил свой усилитель льда, Химель начал уборку пещеры. Не то, чтобы он прямо был чистюлей и не мог переносить вида пыли и грязи. Просто, когда отец чем-то занят, лучше его не трогать и не донимать глупыми вопросами, проще говоря, не нервировать. Иначе можно получить хорошую взбучку и попасть в немилость до следующего утра. Хотя, надо отдать должное старику, он никогда не держал долго зла на сына и всегда быстро успокаивался. Как он говорил сам: «Я не злопамятный, но память у меня хорошая!».
Иногда, правда, когда лишнего выпьет, можно было от него услышать, как он люто ненавидит этот несправедливый мир. Все его разговоры непременно заканчивались тем, что он когда-нибудь приручит какого-нибудь цмока, и тот превратит всех недостойных и плохих людей в труху.
Это, по его мнению, в первую очередь, касалось придурковатых крестьян долины, которые его за глаза называли чернокнижником, а, во вторую очередь, – короля Гор, с его тремя сыновьями-оболтусами, которых, хлебом не корми, а дай развязать очередную победоносную войнушку во славу своего Горного королевства.
Правда, стоит ему утром встретить новый рассвет, он, как ни в чем не бывало, продолжал вести свой обычный образ жизни. И от обещаний исполнить свои проклятия, которые он исторгал вечером за кружкой медовухи, не оставалось и следа.
Нужно признать, хоть старик и злится на крестьян, но он никогда не отказывает им в помощи и лечит всех больных, без исключения. И в знак почтения кланяется ненавистному королю, его вельможам и свите по пояс, или по привычке, как он говорит.
Химель недовольно сопел и уже почти отчаялся отмыть котелок от жира. Он брезгливо выкручивал мокрую тряпку и ворчал голосом Тука:
– А это что еще такое? Не понимаю, как с ним совладать? Рагу и, вправду, было наваристое в этот раз, но как отмыть котелок – ума не приложу.
Юноша знал, что, если хорошо не вымыть остатки пищи, то в следующий раз, когда котелок будет заполнен едой, она может оказаться подпорченной. И отец опять начнет браниться, что Химель – лентяй и лежебока, и им приходится есть помои.
– Ты золой его попробуй, – раздался шёпот.
Химель посмотрел в сторону закрытого зеркала, потом – на Тука.