его долгое отсутствие. – Он рассеянно махнул рукой. – Конечно, он сказал, что тебя любит, желает тебе всего хорошего и так далее.
Послышался шорох, и отец Холмс перекрыл дверь рукой.
– Мама? – спросила Холмс, пытаясь его обойти. – Она здесь? Я думала, она в своей комнате.
– Не надо, – ответил Алистер. – Она очень плохо себя чувствует.
– Но я… – И она нырнула под его рукой в кабинет.
Больничной кровати не было. Я не видел Эмму Холмс несколько дней и думал, что она лежит в своей комнате, но она была здесь, откинувшись на софе, как будто упала на нее. Светлые пепельные волосы свисали ей на лицо, на ней был халат, как у дочери, накинутый на пижаму, измятую и мокрую. Когда я открыл рот, она подняла руку. Я взглянул на Холмс, которая остолбенела.
Этот дом не был похож на нашу квартиру, где никак не пройти в ванную, не столкнувшись с кем-нибудь еще. Здесь можно было бродить неделями и созерцать лишь мраморный пол, лестницы и невидимые кресла. Вы начинали верить, что вы одни в целом мире.
– Какие у вас планы на Рождество? – резко спросила ее мать хриплым шепотом.
– Я…
– Я разговариваю с моей дочерью. – Но смотрела она на Алистера, и смотрела с гневом.
Должно быть, это было ужасно: оказаться слабой и прикованной к постели, когда привыкла командовать.
Алистер прочистил горло:
– Лотти, твой брат только что выразил желание, чтобы ты провела каникулы в Берлине.
– О, – сказала Холмс, засовывая руки в карманы. (Я мог слышать, как механизм в ее голове запустился.) – Неужели.
– Не утомляй свою мать, – сказал Алистер. – Мы можем обсудить это разумно.
– Ей придется уехать. – Эмма приподнялась на локтях, как убегающий краб; она дышала с трудом.
– Это необязательно, – пробормотал Алистер, не шевельнувшись, чтобы помочь жене. – Я бы предпочел, чтобы Лотти осталась. Мы ее совсем не видим.
Холмс выглядела испуганной, но ее голос был спокоен.
– Майло не говорил с тобой несколько недель, – заявила она. – У тебя не подергивается уголок рта, как обычно после разговора с ним.
– Я больна, – сказала ее мать, как будто это не было очевидно. – Этого достаточно, чтобы у людей изменились обыкновения.
– Конечно, – отозвалась ее дочь, продвигаясь вперед. – Но доктор, которую вы вызвали, доктор Майклз из госпиталя Хайгейт, не специализируется на фибро-миалгии. Она – специалист по…
– По ядам, – отрезала Эмма Холмс.
Тут ее муж повернулся на каблуках и вышел в коридор, захлопнув за собой дверь.
Яды?
– Еще она специализируется на нанотехнологиях, – пробормотала Холмс, но тут ее эмоции поспели за работой интеллекта: – О господи, мам. Яд? Но я не заметила никаких признаков, я бы… я никогда не хотела…
Глаза ее матери вспыхнули.
– Ты могла бы подумать об этом, прежде чем схлестнуться с Люсьеном Мориарти.
У меня закружилась голова, и я прислонился к стене. Я еще продолжал видеть сны о том, что случилось этой осенью. Отравленная пружинка.