и до Византии, – словно услышав его, средний сын потребовал:
– Расскажи о Константинополе, папа, – Волк пообещал:
– Закончим с рыбалкой и расскажу и о Константинополе, и об Иерусалиме. Зря я, что ли, помолился у Гроба Господня? Сыр созрел, выпьем пива, посидим у огня…
Невиданное в Исландии имя среднего сына списывали на то, что вождь Ульмар в молодости побывал в Риме.
– И в Париже и в Лондоне, – из-за тяжелых туч пробилось неожиданное солнце, – все потому, что проклятые братья Сигне опоили меня и продали проезжающим торговцам, – Волку потребовалось четыре года, чтобы вернуться сначала в Норвегию, а потом в Исландию, где оказалась Сигне.
– Михаэлю тогда было почти пять лет, – он вздохнул, – я-то ничего о нем не знал, – Ульмар скоро должен был разменять пятый десяток, однако его зрение оставалось острым.
– Глянь-ка, – сказал он Максимусу, – вроде сестра твоя по камням скачет.
Сигне, названная в честь матери, совсем не боялась воды. Они с Максимусом носили сапоги из тюленьих шкур и такие же кафтаны, однако Волк был уверен, что дочка прибежала на берег босиком.
– Она и по снегу босиком прыгает, – улыбнулся вождь, – одно слово, русская душа, – покинув Новгород почти четверть века назад, Волк еще скучал по родине. Он надеялся, что сыну понравится и в Киеве. Сигмундр, глава дружины князя Всеволода Ярославича, обещал помочь парню. Из весточек шурина Волк узнал, что тот крестился во второй раз по восточному обряду.
– И я во второй раз, – развеселился Михайло, – только по западному, но Бог, как говорится, для всех один…
С берега донесся собачий лай. Хутор Ульмара охраняли низкорослые псы, привезенные переселенцами из Норвегии. Охотиться в Исландии было не на кого, живность обреталась в воде. Псы разыскивали отбившихся от стада овец и возвращали их на хуторы.
На юге, в окрестностях полей, где собирался альтинг, дома строили из дерева, однако покойный владелец нынешнего хутора Ульмара возвел свои владения из грубого камня.
Внутренние стены и крыши, как и на юге, были дерновыми. Черепицы в Исландии не водилось, а дерево было слишком дорого. В здешних северных краях оно вообще было наперечет.
Волк не любил вспоминать о первом муже Сигне, хотя он убил Матиаса в честном бою и заплатил кровные деньги его здешней родне.
– Я был в своем праве, – он пригляделся к берегу, – мне и папа римский так сказал. Мы с Сигне обручились. Это все равно, что венчание. Она вышла замуж за Матиаса, посчитав, что я мертв. Я предложил ему развестись, а он заупрямился…
Очутившись в Исландии, Волк услышал, что на хуторе Лысого Матиаса, сына Гудмунда, живут из рук вон плохо. Сигне жаловалась на мужа на альтинге, однако Матиаса поддерживала его семья, а Сигне была в Исландии совсем одна.
– Но потом приехал я, – Волк прищурился, – и все пошло, как надо, – дочка пропала с берега, однако он не беспокоился. Сигне наверняка шныряла между валунами