новыми законами, нравами и новой монетой могли основываться лишь на постоянной готовности взяться за оружие и защищать свои права на обособленность. Дикая здешняя жизнь воспитывала свирепых, суеверных, не знающих страха крестьян. Да и сама бретонская природа, изрезанная оврагами, потоками, озерами и болотами, вздыбленная повсюду колючая щетина живых изгородей каждый дом превращали в крепость. Каждое дерево прикрывало западню, каждый дуплистый ствол вербы таил военную хитрость. Поле сражения здесь могло быть повсюду.
За минувшие четыре года эти враждебные признаки как-то смягчились, скрылись. Но с нынешнего лета все изменилось. Крестьяне поголовно готовы были взяться за оружие. Снова воскресала героическая доблесть шуанов, питаемая надеждами на реставрацию монархии. Республика, казалось, агонизировала, и бретонцы вновь уверовали в реальность своей победы. Началась настоящая охота на синих. Отныне их за каждым кустом, в каждой живописной долине подстерегали невидимые враги, готовые к нападению.
Постоянно приходили тревожные вести: где-то шуаны напали на арсенал и пополнили свой запас оружия и пороха, где-то перестреляли конвой, где-то отбили зерно, предназначенное для синего гарнизона. Это не носило еще характер открытой войны и больше походило на разбой, но можно было думать, что пока только идут приготовления к схватке. Участились случаи, когда шуаны прикидывались рекрутами, являлись на сборные пункты, заявляя, что готовы служить Республике и идут в синюю армию, и все это лишь для того, чтобы добыть себе оружие. Все эти признаки означали, что близится война.
–– Селестэн, – обратилась я к кучеру, – пожалуйста, побыстрее! Мне так неспокойно на этих дорогах!
Я и сама уже не рада была, что отправилась в Лориан. Понятно, что в хозяйстве не хватает тысячи мелочей, которые можно купить только в городе, но можно было отвергнуть просьбы близняшек и не брать их с собой!
–– Да ведь мы почти дома, ваше сиятельство.
Я оглянулась, и вздох облегчения вырвался у меня из груди. Селестэн был прав. За тревожными раздумьями я и не заметила, что Сент-Элуа совсем близко. Мелькнула среди деревьев изумрудная гладь маленького лесного озера, потом перед нами открылась долина, а среди нее – cветлые очертания отстроенного замка.
–– Мы приехали, – сказала я. – Ну, слава Богу!
Селестэн придержал лошадей. Близняшки, как всегда, выскочили из коляски уже здесь, за четверть лье до замка, и бросились гоняться за бабочками. Я крикнула им, что они должны быть дома до захода солнца, и экипаж покатил дальше.
Мы только подъезжали, а я уже заметила странную фигуру на обочине дороги. Это был человек, одетый в козий мех до самых пят, штаны из грубого холста и грязную шапку из красной шерсти. Длинные космы, падающие из-под шапки, сливались с козьим мехом. Человек сидел согнувшись и, похоже, полдничал. Приподнявшись, я вгляделась в него, и мне показалось, что я его узнала. Он смахивал на шуана по имени Терновник, которого мне доводилось видеть в Белых Липах.
Он,