его длинную бороду, лицом при этом передразнив хмурый облик, а затем смачно сплюнул и с глумливой улыбкой пару раз шлёпнул сверху левой ладонью по правому кулаку. Увидев унижающий жест, каким молодые насильники объясняют пленнице, что её ждёт, Флоси Среброголосый покраснел, раскрыл рот и чуть было не нарушил обычай, согласно которому на эти мгновения поединщики и зрители должны быть немы, как рыбы.
Оскорблённый поэт с трудом скрывал бешенство, а его противник был доволен. В поединке поз и взглядов он придерживался той же тактики, что в схватке на холодном оружии, то есть выводил людей из себя и заставлял тем самым ошибаться. И тот, кто плохо знал бродячего скальда, мог бы сейчас подумать, что старик без имени прогадал, поставив на самого известного сына карелки и свейна. Но Олаф не сомневался: пусть Флоси и не так силён в мимике, как его враг, но зато когда придёт черёд отвечать словом на слово, автор красивых саг и звонких песен найдет, что сказать Ваги Острослову, чтобы его тактика обернулась против него же. И хотя, по сведениям Олафа, Ваги владел копьём лучше, молодой рус мысленно попрощался с бродячим скальдом. Но не спешил его «хоронить» окончательно.
Гуннар Поединщик и Торальф Ловкий издалека были похожи друг на друга, как всякий человек похож на своё отражение. Каждый стоял в одинаковой позе: опустив подбородок, уперев руки в бока и слегка выставив вперёд левую ногу. И взгляд каждого был полон лютой злобы. Они словно верили, что их глаза излучают свет, способный при должном усилии испепелить противника.
Кто из них не выдержал чужого взора и отвёл свой, Олаф не заметил, но увидел, как, ослабив позу, они сменили суровый взгляд на оценивающий, то есть за одно мгновение попытались рассмотреть: нет ли у противника какой полезной для поединщика приметы. Например, пары шрамов на левой стороне лица, означающих, что сей воин уязвим для ударов справа, или сломанных ушей, говорящих о том, что их обладатель в борьбе опаснее, чем в бою холодным оружием.
Он увидел по очереди всех Чёрных братьев и как каждый из них отреагировал на поединок взглядов и поз со своим соперником, потому что первым пересёкся глазами со спиной своего. Да, со спиной, потому что Адилс Непобедимый в знак презрения повернулся лицом к морю ещё до того, как два драккара сблизились бортами.
Даже со спины Олаф-рус увидел, что с той поры, как они попрощались, Адилс вырос, по крайней мере, на ладонь выше его, и раздался в плечах. Теперь в нём было совершенно невозможно признать того худого, но жилистого мальчика, каким Олаф знал самого младшего Чёрного брата в детстве.
Они познакомились, когда Олафу было девять лет, а Адилсу восемь. Через четыре года племя русов вернулось к прежним фиордам и легендарным островам, оттаявшим от каприза богов, и с тех пор никогда не зимовало вместе с родным племенем рода Чёрных братьев.
Олаф много времени проводил с Адилсом, но никогда не считал его другом. Да, все четыре года он пересекался с самым младшим из Чёрных братьев почти каждый день, но он пересекался столь же часто