и перемалывая все, встреченное на пути, превращая в пульпу, в никчемную смесь крови и ошметков. И дробью выбрасывается наружу.
У меня осталось еще три таких пули. Возможно, увидев действие первой, снайпер понял, что перед ним новичок и стал выискивать молодого волка, с тем, чтобы тот не превратился в матерого. Не стал бы соперником ему.
А теперь… голова снайпера взрывается словно гнилой арбуз: черно кровавое месиво разбрасывается по сторонам из затылка с каким-то омерзительным всхлипом. Орошает брызгами все вокруг, в том числе и лежащего рядом. Он вскрикивает непроизвольно, последний, оставшийся в живых, и стреляет. Неважно куда, пуля впивается в стену сарая, он успевает откатиться прежде, чем безжизненное тело товарища с изуродованной до невозможности до дикого отвращения головой, упадет на место, мгновением раньше занимаемое им.
Конечно, первым надо было стрелять именно в снайпера. Но я слишком боялся упустить лейтенанта….
Он передергивает затвор.
А я – только слышу, но уже не вижу его. Боль яростно впивается в бедро, подобная бешеной собаке, рвет и кусает плоть. Снайпер не промахнулся и последним в своей жизни выстрелом, попав именно туда, где, по его расчетам должен был находиться молодой стрелок, и не ошибившись, почти не ошибившись в цели. Он ориентировался на слух, не видя меня, предположив, что я отползаю от окна, и сумел достать.
Но боль затмевает мысли, вымывает их едкой своей пеленой, я едва могу сдержаться, чтобы не закричать. Бросив винтовку, позабыв об оставшемся в живых, корчусь в судорогах, истязаемый страхом и мукой. Простреленная нога почти не шевелится, я могу только шевелить пальцами. Брюки маскировочного костюма стремительно пропитываются кровью, кровь быстро наполняет пол чердака, течет в щели, неостановимо. мне кажется, я слышу, как падают тяжелые капли моей жизни вниз, на пол, приводя в шок здешних обитателей. Или в восторг, я не могу знать.
Надо вернуться к винтовке – первое, что приходит в голову. Надо пережать рану, вторая мысль. Кровь все течет, руки слабеют, морозом сковало пальцы, я не могу согнуть их, чтобы добраться до кармана с аптечкой. Там должен быть жгут и бинты. Я шарю, но никак не могу нащупать.
А снаружи меня ждет человек, жаждущий отмстить за гибель товарищей. Время прошло, он уже отошел от первого шока и теперь, возможно, подбирается к сараю, не спеша, осторожно, не высовываясь под выстрел, подбирается, обходя меня с тылу. На нем кровь его друга, без всяких аллегорий, и эта кровь взывает к нему.
И отвечая ей, он медленно обползает мое укрытие.
Жгут вываливается, я неловко хватаю его и старательно поднимаю ногу. В глазах вновь чернота, на какое-то мгновение – или несколько минут, я теряю нить времени, – провал, а затем в сарае снова включается солнце, тускло освещая чердак. Я с удивлением гляжу на ногу – жгут на месте, осталось только затянуть его.
И чья-то рука медленно поднимаясь к бедру,