инсульт, говорят, она без сознания. Врачи ничего не обещают. – Ольга Тимофеевна вздохнула и полезла в сумочку за ингалятором – она была давним астматиком.
Марина кивнула ей на прощание и пошла к своей аудитории. В голове ее вертелась навязчивая мысль: вот так когда-нибудь будут и ее обсуждать. Только не то, как она попала в реанимацию, а как сидит за решеткой. Марина в который раз за день сердито встряхнулась, будто сбрасывая с себя наваждение, и решительно распахнула дверь.
Несмотря на то что до начала занятия оставалось не меньше десяти минут, многие места были уже заняты. Марина улыбнулась студентам, обнажая жемчужные зубки. Среди преподов института она слыла самой либеральной и продвинутой, многие ребята шутливо пытались за ней ухаживать, но, впрочем, никогда не переступали черту. Марине это даже нравилось, ее всегда можно было увидеть в коридоре в окружении двух-трех поклонников. Они носили ей учебники, тетради с лекциями, иногда бегали в буфет за кофе с круассанами, с готовностью подавали пальто и оказывали прочие приятные услуги. Интересно при этом отметить, что женская половина студенчества практически не ревновала своих однокурсников к хорошенькой преподавательнице, а, наоборот, испытывала по отношению к ней такую же симпатию. В этом была вся Марина – она с легкостью ладила и с мужчинами, и с женщинами, всегда умела поддержать любой разговор, вовремя сказать что-то ободряющее, к месту рассмеяться.
– Доброе утро, – поздоровалась Марина с ребятами.
– Доброе, Марина Владимировна, – весело отозвались те.
– Кто рано встает, тому бог дает, – похвалила их Марина. – А те, кто долго спит, в конце концов много потеряют.
– Я бы тоже с удовольствием поспал, – заметил Коля Сопелкин, симпатичный веснушчатый и рыжий паренек, сидевший на первом ряду. – Да вот незадача, мне ехать из Ногинска. Электричка ждать не будет, вот и приходится вставать в пять, да еще и приезжаю всегда заранее. Другая электричка позже, чем надо, приходит.
– Сочувствую, – искренне проговорила Марина и встала за кафедру. – Ладно, у вас есть пять минут подремать, а потом начинаем.
Студенты весело заржали.
День шел легко и непринужденно. К третьей паре Марина почувствовала небольшую усталость. Она сходила в буфет, подкрепилась куриным бульоном с пирожком и выпила свой любимый латте. Народ вокруг обсуждал несчастье, случившееся с Авериной.
– А я ей говорил! – брызгая слюной, кипел профессор Величевский. – Говорил, что так нельзя.
– Как? – выпучив глаза, наскакивала на него пожилая математичка, Софья Севастьяновна.
– Как нельзя, Борис Евсеич?
– Как, как! С давлением шутить нельзя, вот что я вам скажу, матушка. Давление у нее было за двести, а она себе на работу ходила, на дачу ездила, грядки там окучивала.
– Какая я вам матушка, – обиженно надула губы Софья Севастьяновна. – Мы с вами почти ровесники. А давление и у меня скачет. Что ж теперь, на дачу не ездить?
Марина потягивала свой латте и слушала пожилых коллег с задумчивой полуулыбкой. Вот делать им нечего, как разводить