Собака спит, свернувшись клубком. Не буди лихо, пока оно тихо, рассуждают местные. Федерхотонцы ненавидят природу. Их лица обращены к четвертой стороне, к железнодорожным путям, ведущим в черное сердце промышленного севера: Манчестер, Уиган, Ливерпуль. Федерхотонцы не горожане – они лишены любознательности. Впрочем, назвать их сельскими жителями язык не повернется: корову от овцы местные отличат, но им дела нет до овец и коров. Их дело – хлопок вот уже почти столетие. В городке три фабрики, однако вы не найдете там деревянных башмаков и шалей, ничего живописного.
Летом вересковые пустоши казались черными. На возвышенностях маячили темные фигурки – инспектора́ по защите водных ресурсов, в складках холмов прятались озерца цвета тусклого олова. Первый осенний снегопад, ко всеобщему удовольствию, делал дорогу через пустоши в Йоркшир непроходимой. Снег лежал всю зиму – только в апреле на холмах появлялись робкие проталины, – а окончательно сходил лишь к маю. Словно сговорившись, жители Федерхотона не замечали вересковых пустошей и никогда их не обсуждали. Какой-нибудь чужак разглядел бы в окружающих видах мрачное величие, но только не местные. Они просто не смотрели в ту сторону и категорически не разделяли романтических воззрений Эмили Бронте. Еще чего. При одном намеке на что-нибудь этакое они хмуро опускали взгляд на собственные шнурки. Вересковые пустоши были в их глазах чем-то вроде огромного погоста. Позже в округе случились печально известные убийства, и для жертв пустоши и впрямь стали погостом.
Отправляясь на главную улицу поселка, местные говорили: «Я в город, в промтоварный».
Магазины на главной торговой улице не бедствовали. В витринах красовался консервированный лосось, бакалейные товары ждали покупателей рядом с ломтерезкой. За «Продуктами», «Мясом», «Обувью», «Рыбой» и «Хлебом» располагалось модное ателье мадам Хильды. Был еще парикмахер, который отводил молоденьких женщин в квадратные закутки, задергивал шторку и делал им перманент.
Книжного в поселке отродясь не водилось. Зато была библиотека и памятник героям войны. От главной улицы расходились крутые извилистые улочки, обрамленные длинными двухэтажными домами из местного камня. Фабриканты построили их в конце прошлого века для сдачи внаем. Двери квартир открывались прямо на мостовую. Внизу были две комнаты, из которых собственно домом именовалась гостиная. Если бы местным женщинам паче чаяния пришло бы в голову объяснять свои действия, они сказали бы так: «Утром я драила наверху, вечером убираю дома».
Выговор жителей Федерхотона трудно воспроизвести. Любая попытка обречена на провал и будет отдавать фальшью. Невозможно передать торжественность и архаическую церемонность местного диалекта. Отец Ангуин считал, что некогда он отделился от английской речи. Шальное течение подхватило его, унеся федерхотонцев далеко от судоходных путей языка, и с тех пор носило по волнам без руля и ветрил. Однако мы отклонились от темы, а в Федерхотоне не любят импровизаций.
В гостиной был устроен камин, в других комнатах отопления не предусматривалось, хотя в некоторых домах на крайний случай держали электрические