О наших приключениях с красным волком не было сказано ничего. И тем не менее предчувствие наползающих проблем не покидало меня. Оно даже усилилось. Я чувствую беду затылком, я говорил.
Дрюпин рыдал целую ночь, почему-то я слышал его стенания даже в своей комнате. Утром пришел Седой и сказал, что так и быть, он договорился, разбирать Сима пока не надо, однако необходимо его как следует приструнить. В противном случае Ван Холл его дезинтегрирует.
Дрюпин был термоядерно осчастливлен. Сидел на полу, гладил Сима по голове. Приговаривал, что, мол, какая хорошая собачка, побила плохих змеек, а ничего, плохие змейки сами виноваты, нефиг ползать под ногами, любой из себя выйдет, когда у него ползают туда-сюда под ногами…
Даже эта брукезия, Сирень, и та не выдержала подобного зрелища.
Кстати о Сирени. Так, напоследок.
Сирень.
Сирень-Сирень.
Девчонка. Тундра. Даже хуже. Вечная мерзлота. Ледниковый период. Вмерзшие в лед шерстистые носороги с глупыми глазами, что тут еще можно сказать?
Глава 7. Как я убил скороходов
Заглянул к Дрюпину поболтать, застал Дрюпина за странным занятием.
Дрюпин лежал на койке, подняв на стену ноги, уставив в потолок свои неприличные ступни. На кривые дрюпинские мизинцы были наброшены петли из толстых медицинских резинок. Концы резинок закреплялись вбитыми в стену гвоздями. Дрюпин двигал мизинцы в сторону, резинки растягивались. Дрюпин пыхтел.
Он качал мизинцы.
Это было довольно странно. Тренировки Дрюпин не любил, в спортзал заглядывал редко, подтянуться мог раз двенадцать от силы. И вдруг такая спортивная активность.
Заметив меня, Дрюпин кивнул, но от занятий не отступил, наоборот, приналег на них с удвоенным энтузиазмом. Его механическое чудовище сидело рядом на тумбочке, наблюдало за экзерсисами своего властелина с ровным электронным интересом.
Я устроился в кресле и спросил:
– Мизинцы качаешь?
– Человек должен быть гармонично развит, – ответствовал Дрюпин. – У некоторых бицепсы рубашку рвут, а в мозгу вакуум бродит.
– Зачем тебе накачанные мизинцы?
– Тебе не понять, – надменно ответил Дрюпин.
Он вытащил пальцы из своего тренажера, перекувырнулся и встал на ноги.
– Смотри!
И Дрюпин принялся с гордостью шевелить своими пальцами.
Пальцы у него шевелились и впрямь знатно, с широкой амплитудой, я, например, так не мог.
– Волосато, – сказал я. – Но какая в этом практическая цель?
– Ты вряд ли поймешь художника, – выдал Дрюпин. – В тебе нет…
– Ты что, картины ими рисовать собираешься?
Я представил. Дрюпин лежит на диване, растопырив перепачканные красками ножные пальцы. Правой ногой рисует «Утро в сосновом лесу», левой «Купание красного коня». Ценители тонкой живописи толпятся в прихожей, хрустя чековыми книжками. Сальвадор Дали похохатывает в гробу, являя миру татуировку в виде надписи: «Щедра дураками Русь-матушка»
– Дрюпинг, зачем ты все-таки